Целью «Шерманов» должны были стать землеройные машины сирийцев, находящиеся на расстоянии шести километров. Однако корректировщиков огня постигло разочарование. Сирийские тракторы на участке к северу от таможни находились вне зоны видимости израильтян, а на юге не отмечалось никакого движения, если не считать чего-то непонятного, появлявшегося и исчезавшего через регулярные интервалы. С помощью биноклей удалось разглядеть, что это не что иное, как ковш, спрятанной во впадине драги. Навесным огнем оба трактора и драга были уничтожены, третьему трактору удалось скрыться за холмом.
Результаты столкновения при Мишрам-ха-Ярден, как значилось произошедшее в сводках танкистов, израильтяне сочли успешными. Прежде чем покинуть часть, генерал Таль пожал капитану Шамаю руку и поздравил с успехом.
— Что вы теперь скажете о «Центурионах»? — поинтересовался он.
— Отличные танки, генерал, — ответил капитан.
— А вы — отличный командир, — заметил Таль.
— Не понимаю, почему вы так говорите. Я ничего не сделал.
— Посмотрите же вокруг. Какая тишина. Вы заставили сирийцев умолкнуть, и у нас нет потерь.
— Генерал, тут не было ничего сложного. На таком расстоянии противник не мог достать нас.
— Они могли попасть в нас так же, как и мы в них.
— Их танки даже не стреляли, генерал.
— Добро, дадим вам другую возможность — повоюете с танками, которые стреляют. Тем не менее я хочу, чтобы вы знали — вы хорошо справились с заданием.
Генерал Таль чувствовал, что капитан по-прежнему не верит в себя. По некоторым причинам это огорчало командующего. В какой-то степени он чувствовал персональную ответственность за то, что пришлось перенести Шамаю Каплану. Генерал хотел, чтобы успех помог капитану забыть о былой неудаче. Таль считал, что эпизод под Мишмар-ха-Ярден вполне искупает Нухейлу. Но капитан Каплан думал иначе.
Поскольку сирийцы переносили стройплощадки все дальше и дальше от границы, задачи танкистов становились все более сложными. Другие офицеры требовали от командующего, чтобы им тоже дали шанс поучаствовать в операциях — и они хотели понюхать пороху и набраться боевого опыта. В результате до самой Шестидневной войны капитану Шамаю Каплану больше так и не выпало возможности командовать танками в бою.
ГЛАВА 12
Стычки спорадически возникали то тут, то там вдоль границы; так продолжалось довольно долго. В некоторой степени происходящее напоминало странную игру двух гигантов, площадкой для которой служил весь север Галилеи. Они кидались друг в друга каменными глыбами — один с вершины горы, а другой из низины. Иногда оба метали громы и молнии из ложбин, а порой — с горных хребтов. Это была дуэль на большом расстоянии, так как танки не шли на штурм, не сходились, а лишь маневрировали на позициях.
В одном сражении соперники мерились силами, находясь на одинаковом возвышении и ведя огонь с дистанции 1800 метров. «Центурионам» противостояли вкопанные в землю сирийские «Панцеркампфагены»
[100]. В другой раз бой велся на расстоянии 2200 метров. В первом случае «Центурион» подбил «Панцеркампфаген» со второго выстрела и спалил его тремя следующими снарядами. Во втором — «Центурион» уничтожил «немца» со второго снаряда.
Другой сектор — перемена позиций. Сирийские танки теперь на расстоянии 3000 метров от израильтян — вкопанные советские Т-34
[101], местоположение которых трудно установить. Вдруг Т-34 слева выкатился из окопа и пустился наутек, «Центурион» выстрелил, и снаряд упал впереди удирающего танка. Водитель запаниковал и на мгновение притормозил. Следующий снаряд поджег Т-34.
Сирийцы дислоцировали танки все выше и выше. В другой раз в бою участвовали «Центурионы», расположенные на высоте 80 метров над уровнем моря, а сирийские «Панцеркампфагены» — на высоте 180 метров; дистанция между ними составляла 3000 метров. Израильские наводчики видели только дула пушек и башни сирийских танков. Первые два выстрела одного «Центуриона» прошли мимо цели, с третьей попытки танк поразил ее прямым попаданием, а затем еще двумя снарядами добил и сжег вражескую машину.
Сирийские танки продолжали взбираться все выше и откатываться на более удаленные позиции. Очередное столкновение застало «Центурионы» недалеко от Галилейского моря, на высоте 140 метров ниже уровня моря. Сирийские Т-34 и самоходки СУ-100 были вкопаны на высоте 350 метров над уровнем моря на расстоянии 3900 метров от израильтян. Эта выгодная позиция имела ряд неудобств. Для ведения огня сирийцам пришлось бы опустить орудия ниже предельного уровня угла вертикальной наводки, и противнику пришлось оставить свои окопы. Перед своими танками, однако, арабы возвели заграждения из мешков с песком, так что наводчики «Центурионов», находившихся внизу в долине, видели только дула и качающиеся части башен сирийских машин. И все же израильтяне открыли огонь. Первый снаряд лег с недолетом, второй — с перелетом. Третий упал очень близко от Т-34, а четвертый поджег его. Затем были подбиты и сожжены другие сирийские танки.
Танки Ошри поучаствовали во многих сражениях, и результаты трудов подполковника становились очевидными. «Центурионы» наконец-то получили достойную оценку у личного состава бронетанковых войск, но самому Ошри не везло — ему не выпадало случая принять участие ни в одной акции. Он попробовал нажать на комбрига, полковника Шлёмо, потом попросил о встрече с генералом Талем.
— Генерал, я тоже хочу сражаться.
— Ваш батальон уже довольно повоевал, Бенни.
— Батальон, но не я. Десять лет, с самой Синайской кампании, я ни в кого не стрелял. Генерал, я не могу смотреть своим людям в глаза. Сержант Шалом Коган подбил уже два сирийских танка. У него больше опыта, чем у меня!
— А я не могу без надобности подвергать риску командиров, — возразил генерал Таль.
— Генерал, я прошу разрешения принять участие в сражении.
— А я отказываю.
Ошри излил всю накопившуюся у него в душе горечь лейтенанту Илану Якуэлю, своему офицеру по оперативным вопросам.
— Я посылаю людей в бой, на смерть, но сам не иду с ними, а все время сижу на наблюдательном пункте. Я больше не могу так. Если мне так и не разрешат сражаться — пусть ищут другого комбата!
— Смотри на вещи проще, Ошри, — попытался успокоить командира лейтенант Илан.
— Что? Смотреть проще? Я обучил батальон. Я шаг за шагом приучал их к дисциплине и к правильному обращению с техникой. Но вот настает великий момент — битва. И где я? В тылу!
Ошри переполняло раздражение. А тут он еще вспомнил, что армейская служба Илана подходит к концу. Через несколько недель лейтенант уйдет в запас, и тогда Ошри в батальоне будет даже не с кем поболтать по душам. Чувство обиды в нем росло. Подполковник внимательно посмотрел на Илана. Угольно-черные волосы молодого человека прикрывали уши. Илан не любил стричься.
