Около семи тридцати мы решили расходиться. Отец Ланзманна посадил нас в свою машину, и мы проехали мимо перекрестка Ар-э-Метье: земля была усыпана листками со словом Нет; на улице Бобур из мостовой были вырваны камни; на бульварах группы людей спорили. Мы пошли к Босту.
Позорище прессы на следующий день. «Сотни манифестантов» газеты «Фигаро» – это, пожалуй, чересчур. Префектура сообщала о 150 000 участников. (Когда я по телефону назвала Сартру эту цифру, он был разочарован; в Риме газеты писали о 250 000 манифестантов.) На улице Бобур прозвучало несколько выстрелов: четверо раненных пулями. Статьи в «Юманите» и «Либерасьон» в точности совпадают с тем, что написал Ланзманн для газеты Комитета сопротивления, только вот беда: никто, кроме людей, разделяющих их мнение, не читает этих статей. И все-таки, несмотря на надувательство «Франс суар», кое-какая правда просачивается, и есть письма, опубликованные на другой день в «Монде», да и в тоне «Пари-Пресс» никакого торжества. Они признают, что между де Голлем и публикой не было установлено определенного «контакта». Перлом дня можно считать факт, приведенный многими газетами: «Шестеро шведских журналистов были жестоко избиты, а когда их доставили в полицейский участок, то снова отдубасили. В конце концов их протесты дошли до посольства, и тогда шведских журналистов отпустили со словами: «Извините, вас приняли за голландцев». Другой журналист сказал: «Я американец»; полицейский подбил ему глаз, заявив: «Go home!»
Иностранные дипломаты во все глаза смотрели на избиение в глубине улицы. Во время речи де Голля люди непрестанно поворачивали головы в сторону толпы, и время от времени проносился слух: «Они прошли через заграждения». Тогда у этих господ срабатывал один и тот же рефлекс: они расстегивали свои ремни, собираясь превратить их в оружие.
Воскресенье, 14 сентября
Роскошная осень. Вчера в восемь тридцать утра у меня было ощущение, что я снова попала в Пекин: та же золотистая нежность небес и воздуха, я ждала машину, которая должна была доставить меня на скучнейшее собрание; речь шла о лекции для протестантских преподавателей в Бьевре; а согласилась я в преддверии референдума, чтобы вырвать у них «нет». Это старинное церковное здание в большом зеленом парке было очень красиво. Собравшиеся показались мне симпатичными; много пасторов, и среди них Матьо, который только что провел шесть месяцев в тюрьме за то, что помог одному члену ФНО перебраться в Швейцарию. Я говорила об ангажированности интеллектуалов, мы немного поспорили, они вроде бы со всем согласились. Но на обратном пути в машине я была разочарована; седая женщина думала как я, но две другие, психиатр и врач, боялись парашютистов и коммунистов, они говорили, что в конце-то концов де Голль – это де Голль; левее есть только Мендес-Франс, а он такая одиозная фигура! Все эти люди, которые вот так душат себя собственными руками, вовсе не фашисты, но испытывают несказанный ужас перед коммунистами.
Вечером Ланзманн повел меня ужинать в «Ванн руж». Я снова очутилась в Париже, такая сонная и в то же время возбужденная, что даже не могла пойти выпить стаканчик в «Дом», а сразу отправилась спать. Сегодня утром я все еще ощущаю напряжение. Неужели все это снова начнется, как в мае? Боюсь, что так. Боюсь, что напряжение не отпустит меня до двадцать восьмого. Ну а потом? Представить себе не могу месяц октябрь.
За этот дневник я снова взялась отчасти потому, что в таком состоянии любая другая работа для меня тягостна. Довольно мило прошло в пятницу вечером собрание Комитета по связям 14-го округа. Маленький зал, должно быть, дежурное помещение ВКТ, был полон. Жюскен попросил меня сесть за стол президиума. Я оказалась рядом с Франкоттом, сенатором и бывшим муниципальным советником, коммунистом – точь-в-точь старый продувной политикан из левых. «А! «Мандарины»! Это хорошо, – сказал он мне и с усмешкой добавил: – Точно такая же ситуация и та же проблема: с нами или против нас…» Я ответила ему: «Да, ситуация та же: мы вынуждены работать с вами». И тогда он произнес неподражаемым тоном: «А что же вы хотите, иногда мы ошибаемся, допускаем ошибки: кто их не делает? Но в основном правда на нашей стороне». Жюскен сделал доклад о сложившейся ситуации, на его взгляд, неплохой, но боже мой! Откуда такой оптимизм?
Сартр возвращается завтра; по телефону он сказал мне, что довольно сильно устал. В статье, которую он прислал, это чувствуется, не хватает воодушевления. Но написать ее было необходимо.
16 сентября Вчера под дождем я встретила Сартра на Лионском вокзале, и мы проговорили весь день. Он очень устал. Я продолжаю «активно работать»: редактирование плакатов, обсуждения, статьи. Ланзманн полностью поглощен избирательной кампанией. На своей лекции в Монтаржи перед двумястами пятьюдесятью учителями он говорил о «насилии над сознанием». З., коммунист, упрекнул его: «Вам не следовало произносить этого слова, там были женщины».
Среда, 23 сентября
Вокруг меня до самого утра творилось безумие. У Сартра начались боли в печени, как раз когда в воскресенье он должен был писать новую статью для «Экспресс». К вечеру он до того измучился, обессилел, его так лихорадило, что казалось, ему с этим не справиться. А если учесть, что первая статья получилась несколько тусклой, то его раздражало, что и эта может оказаться такой же. Он проработал двадцать восемь часов кряду без сна и почти без перерыва. В ночь с воскресенья на понедельник Сартр немного поспал, но когда в понедельник я ушла от него в одиннадцать часов вечера, он, совсем вымотанный, снова принялся за работу и продолжал до одиннадцати часов утра. Вчера вечером вид у него был совершенно отсутствующий, и я задавалась вопросом, сможет ли он держаться на ногах во время митинга. Но говорят, выступил он очень хорошо, а спать лег лишь в половине первого. В понедельник вечером я застала Ланзманна за исступленной работой над статьей о Китае, которую он писал всю ночь и весь следующий день – статья получилась очень хорошая. Я же провела вечер понедельника, делая сокращения в статье Сартра, – работа неблагодарная и утомительная, если дело срочное. Наконец Сартр только что получил номер «Экспресс»: статья действительно превосходная, и стыки не очень заметны.
Не знаю, от беспокойства или от работы, но у меня постоянно высокое давление; это ощущается в затылке, в глазах, в ушах, висках, да и работа идет с трудом. Я написала обещанные статьи. С ума сойти, сколько времени мне требуется даже на маленькую заметку. И все-таки я снова взялась за свою книгу, начав с первой главы.
Вовсю продолжаются пытки, причем даже в самой метрополии. Каждый день перестрелки между полицейскими и северо-африканцами.
Суббота, 27 сентября
Да, мне идет на пользу выбираться из своей раковины, в прошлом году я часто сожалела, что живу слишком замкнуто. Вчерашний вечер мне очень понравился. И не только потому, что я испытала маленькое личное удовлетворение на своей лекции в Сорбонне, на которую пришли шестьсот человек, так тепло встретивших меня; оказывается, я тоже «истинная демократка», более всего меня трогает именно подобного рода контакт, когда пользуешься коллективной симпатией.
Сегодня – работа; первая глава принимает определенные очертания. Вполне возможно, что через два года книга будет закончена.
