У отца Амаду были плантации какао, в девятнадцать лет в своем первом рассказе «Какао» Жоржи описал положение сельскохозяйственных рабочих. Позже в романе «Бескрайние земли» он изобразил мужество и преступления первых завоевателей леса, «колонистов», которые имели право распоряжаться жизнью и смертью бесчисленных рабов и решать свои споры с помощью выстрела. «Земля золотых плодов» воскрешает пришедшее им на смену поколение: торгашей и эксплуататоров, внешне соблюдавших видимость законов. В книге «Габриэла», имевшей в этом году огромный успех, Амаду снова описал Илеус, порт какао. Ему хотелось показать нам его.
Мы пролетали над новым пейзажем: холмы и набухшие водой леса. Вечером над Итабуна шел дождь, но и в лучах утреннего солнца город не показался нам менее хмурым. Чтобы узнать страну, считал Амаду надо сначала узнать, что там едят, и он отвел нас на рынок. Красная фасоль, маниока, скверный рис, тыквы, сладкий картофель, брикеты сахара-сырца, похожего на черное мыло, высушенная на солнце говядина – ничего свежего. На спинах осликов – завернутые в сено кувшины, на земле – бурдюки из козьих шкур. На открытом воздухе мы дышали запахом старого чердака. Земля богата, но ею владеют немногие привилегированные. Табак, какао не оставляют места продовольственным культурам. Амаду и кое-кто из именитых граждан повезли нас на образцовую, как нам сказали, фазенду. Мы следовали вдоль бурной речки по красивой сельской местности. Дом хозяина стоял на возвышенности посреди сада. Подобно большинству землевладельцев, он гораздо охотнее жил в Рио, чем в своем поместье. Нас принял управляющий. С улыбкой на лице он проводил нас до места – больше похожего на хлев, чем на деревню, – где жили работники. Ни воды, ни света. ни отопления, ни мебели: окруженная стенами утрамбованная земля, несколько ящиков. Ряды комнат шли вокруг двора, где находились голые ребятишки со вздувшимися животами и женщины в лохмотьях; мужчины с темной кожей и темными волосами, с мачете в руках, смотрели на нас с ненавистью. На Кубе у них были такие же волосы, такая же кожа, такие же мачете, но их глаза, устремленные на Кастро, светились любовью. На крышах жарились на солнце ядра какао, сладковатый запах брожения смешивался с другими бесчисленными испарениями. По топкой тропинке мы добрались до леса, где росли золотые плоды: дающим их деревьям требуется тень густой листвы и влажная, мягкая земля, в которой утопала наша обувь. Амаду сорвал один плод и расколол скорлупу: вкус белого, немного вязкого ядра отдаленно напоминал вкус шоколада. На обратном пути я спросила Амаду, почему нам говорили об образцовой фазенде. «Думаю, потому, что сюда изредка заглядывает врач, что до источника воды меньше километра, что потолки не протекают от дождя. В любом случае, – добавил он, – по сравнению с крестьянами Сертана [60] эти люди привилегированные: они едят».
Вдоль реки, между лесами, через сельскую местность, где, казалось, можно быть счастливыми, мы добрались до Илеуса. На складах были свалены тюки с какао; мужчины, в основном черные, перетаскивали их на небольшие суденышки, пришвартованные в спокойной бухточке, отделенной от океана узким проходом, смягченные вечерним освещением, ее воды были того же нежно-зеленого оттенка, что и пальмы. Объединенные в профсоюзы докеры трудились тяжело, но зарабатывали хорошо: по их мускулам и здоровому виду, по их губам, которые умели улыбаться и петь, ясно было, что едят они досыта. Океан на подступах к Илеусу такой бурный, что большие суда не могут подойти, мы видели два вдалеке, дожидавшихся своего груза. В «Габриэле» Амаду требовал для Илеуса современного порта, и в Бразилии он пользуется таким влиянием, что работы начались: под порывами ветра, смешанного с водяной пылью, мы направились в конец дамбы, которую как раз сооружали.
Другое богатство края – это скот. Однажды утром в ярмарочный день мы побывали в Фейра-ди-Сантану, в сотне километров от Баии. На большом пространстве теснилась плотная толпа, музыканты с гитарами в костюмах cangaceiros [61] распевали во всю глотку; продавались оладьи, мармелад, кокосовые пироги, сладости. Однако эта иллюзия веселья быстро рассеялась, рынок был почти таким же скудным, как в Итабуна; никакого народного искусства, кроме весьма посредственных глиняных фигурок. Баия осталась очень далеко, сюда же стекалось уныние деревень, где жить означало выбиваться из сил, чтобы выжить; для излишества нет места. На окраине города в загоне для скота стояли огромные стада быков, поднимая пыль, скакали vaqueiros [62] . Чтобы защититься от кактусов и колючек в зарослях, они облачены в кожу – от треугольных шляп до кончиков сапог. Стада не принадлежат им; они получают очень незначительную часть прибыли от разведения скота, которое из-за эпидемий и засухи мало что дает. На земле были разложены шляпы, обувь, брюки, куртки, перчатки, пояса, кожаные куртки красивого розовато-рыжеватого цвета, но с запахом скота.
Оставалось – ибо Амаду был последователен – познакомить нас с табачным производством. «Кашоэй в часе езды отсюда», – сказал нам преподаватель, у которого мы обедали. Понадобилось три часа, чтобы преодолеть изрытую колдобинами дорогу, трудности которой мучительно отразились на опоясывающем лишае Сартра. Мы увидели две-три уединенные лачуги, возле которых произрастал табак. Город мирно расположился на обоих берегах реки; старые дома, старые церкви, мы там побродили. Потом зашли в плохо освещенный ангар, там измученные женщины топтали босыми ногами табачные листья; к едкому запаху сухих растений добавлялся запах отхожего места, где на солнце разлагались кучи нечистот, и у меня появилось ощущение, будто это ад, где женщины обречены топтать свои испражнения. На выходе они толкали друг друга, торопясь смочить ноги под струйкой грязной воды: ни умывальника, ни колонки, хотя в нескольких шагах протекала река.
Последняя экскурсия привела нас как-то утром в глубь залива, в нефтяной город. Одно из достижений Бразилии, ее гордость – в том, что нефть ныне национализирована. В 1953 году Варгас, под давлением антиамериканских настроений, установил государственную монополию на «Петробраз»: ни один иностранный капитал не мог теперь получить доступ к добыче нефти, что нанесло удар американским нефтяным компаниям. Через год «американский» клан довел Варгаса до самоубийства, но монополия сохранилась. Огромный нефтеперерабатывающий завод располагается на берегу океана: мы видели его сверху, где на возвышенности построен весьма комфортабельный рабочий городок. По сравнению с крестьянами пролетариат в Бразилии представляет собой аристократию, и на ее вершине находятся рабочие «Петробраза».
Такие поездки давали нам возможность физически познать бразильскую землю, изрезанность ее берегов, краски ее лесов. И в то же время друзья просветили нас относительно политической ситуации, в которой поначалу нам трудно было разобраться.
Мы попрощались с сестрами Т. и с Вивалдо: он с лихорадочным нетерпением ожидал приезда африканского преподавателя, который должен был обучать его языку наго. Покидая веселую и промокшую Баию, ее желтую топь, ее черные толпы, ее церкви, где изображения Христа – это фетиши, ее алтари, где гипсовые святые изображают африканские божества, ее рынки, ее фольклор и ее крестьянские колдовские чары, мы знали, что попадаем в другой мир. Три часа самолета. Земля ощетинилась зубчатыми горами, «перстами Божьими», лысыми пиками, конусообразными выступами; я увидела залив, усеянный островками, и такой обширный, что мой взгляд не мог охватить его целиком. Рио. Некрасивая, многолюдная дорога, перенаселенные широкие улицы, где раскачивались предвыборные плакаты, туннель привели нас к нашему отелю в Копакабане.
Красота Копакабаны до того непритязательна, что ее нельзя уловить на почтовых открытках, и понадобилось какое-то время, чтобы я прониклась ею. Я открыла свое окно на седьмом этаже, в мою комнату ворвался горячий пар со свежим запахом йода и соли и рокот огромных волн. Линия высотных зданий следует на протяжении шести километров мягкому изгибу обширного пляжа, где затихает океан; проложенная вдоль этой линии совершенно ровная улица не препятствует встрече вертикальных фасадов и плоской поверхности песка; строгость архитектуры соответствует наготе земли и воды. Единственное цветное пятно на фоне белизны песчаного берега – красно-желтые с черными вкраплениями бумажные змеи. Дело было зимой, и между водой и шоссе виднелись лишь редкие силуэты, застывшие или подвижные. Рано утром приходит местная прислуга, потом, около восьми часов, – служащие, люди, которые работают днем, затем праздные и дети. Купаются мало, воды слишком бурные; в других местах есть бухточки и лучше укрытые берега, а здесь смачивают ноги, вытягиваются на солнце или играют в футбол. Трудно было представить себе, что это беспечное уединение, суровое великолепие океана и скал принадлежат плотно населенному городу. По вечерам туман с запахом парильни приглушал огни зданий и неоновый свет вывесок, казалось, нечего больше желать в мире, кроме этого мерцания и этой свежей влажности.
