— Из тех, с кем обращаются таким образом.
— Разве это у вас не добровольно?
Стелла задумывается. Пожимает плечами.
— Многие из нас должны крупные суммы. Знаете… — Она стыдливо смотрит на Йоахима. — Многие из нас в «Рокси» должны деньги, — замолкает, задумывается. — А вы знаете Deep Web?
Йоахим качает головой. Эти слова ему ни о чем не говорят.
— Тайный интернет. Там есть все, чего нельзя найти в обычной сети. То, что не оставляет следов. Человек находит то, что он ищет. Они используют его, он где-то вне обычной сети. Я ничего об этом не знаю.
Голос Стеллы становится грубее. Она пристально смотрит на него. Похоже, для нее по-настоящему важно, чтобы он ей верил.
— Что вы имеете в виду?
— Всякое дерьмо, не только садо-мазо, но и другие извращения. Выходящие за рамки нормального: типа полиэтиленовые мешки на голову — почти до удушья. Избиение. Некоторым мужчинам нравится так сильно мучить или избивать, что после этого девочки еле выживают. Есть мужчины, страстно желающие душить женщину в то время, когда они находятся на ней. Бывает, все печально заканчивается. Некоторым нравится просто бить. Одни муки.
Она смотрит на Йоахима.
— Но здесь бывают большие деньги. Некоторые девочки из «Рокси» принимали в этом участие. Во всяком случае, раньше. Это опасные психи. Я боюсь даже приближаться к таким. — Стелла возмущенно фыркает.
— И поэтому это должно держаться в тайне, — перебивает ее Йоахим. — Номера телефонов на подставках для бокалов…
Стелла поддакивает:
— Точно. Никаких эсэмэсок, имейлов, ничего того, что может оставить следы. Там бывают политики, богатые бизнесмены. Не должно быть и тени улики.
Йоахим и раньше слышал о вещах такого рода. О том, что есть люди, готовые платить за это деньги. Неужели пропавшая Луиза Андерсен — одна из их жертв?
— Как установить контакт с этими людьми?
— Вы не можете этого сделать.
— Я хотел бы знать больше, — настойчиво выпытывает Йоахим.
— Это люди, к которым и подходить не захочешь ни за что на свете.
— Мне нужно это знать… Понять, как у Елены оказались документы Луизы. Это то, что не дает мне покоя… — Йоахим замолкает и глубоко вздыхает. — Может быть, в этой среде есть кто-нибудь, кто знает, кто мог бы объяснить, что, собственно, произошло.
Стелла молчит.
— Нужно, чтобы вас пригласили, — все-таки сообщает она.
— Каким образом? — спрашивает Йоахим с горячностью.
Теперь ее глаза стали совершенно другими. Не такими расширенными от ужаса, как тогда, когда он ее схватил. В них снова появилась уверенность. Теперь она смотрит на Йоахима с жалостью, с явным сочувствием.
— Может быть, мне удастся раздобыть один номер, — медленно произносит она.
29
Для Елены настоящее облегчение — пойти в туалет, запереть за собой дверь и побыть там в полном одиночестве. Она должна встретиться с правлением, с совершенно незнакомыми людьми. Эдмунд уже заходил за ней. Елена сказала ему, что ей просто необходимо привести себя в порядок. Ее тошнит, и она чувствует, как ее переполняет чувство неприязни. Она не хочет здесь находиться, считает, что ей здесь нечего делать, но назад дороги нет. Она поднимается и уже притрагивается к дверной ручке, но как раз в этот момент в помещение с рукомойниками заходят две оживленно беседующие женщины.
— Ты обратила внимание? — спрашивает одна из них, устало вздыхая.
Елена сидит беззвучно.
— Обратила ли я внимание? У меня живот схватило. Я только привыкла к жизни без нее, — отвечает вторая.
Угрюмый женский голос; должно быть, из Копенгагена, судя по акценту. Вторая говорит на диалекте:
— Я надеялась, что она слишком плохо себя чувствует, чтобы вернуться на работу.
— И так скоро, — поддакивает ей собеседница, но уже более тихим и спокойным голосом. — Кое-кто говорит, что она ударилась головой.
— Хочется надеяться, что это вправило ей мозги, — подсмеивается жительница столицы.
— Она такая же, как и была, — сожалеет провинциалка. — Добро пожаловать обратно в ад.
* * *
В ад. Елена пытается стряхнуть с себя услышанное при входе в зал заседания правления. Люди ненавидят ее. Для подчиненных она была стервой. Может ли она вообще узнать себя в той начальнице, о которой болтали женщины перед уборной?
Она смотрит на этот бесконечно длинный стол, слышит шум стульев, елозящих по паркетному полу, когда все встают. Невозможно пересчитать все лица, которые сейчас внимательно смотрят на нее. Одни мужчины — всех мастей и типов. Елена в замешательстве поворачивается к Эдмунду. Он пододвигает ей стул. Она садится, и тогда рассаживаются остальные. Эдмунд успокаивающе кладет ладонь ей на плечо.
— Ну что же, я счастлив сказать, что мы рады возвращению Елены к нам, — начинает он. — Как вы знаете, все это было большим потрясением для нас, и нам понадобится какое-то время, чтобы мы снова вошли в привычную колею. Вначале Елена будет лишь слушателем, а затем постепенно вернется к своим обязанностям.
* * *
После заседания Эдмунд организовал так называемый неформальный прием. У Елены гудит голова: заседание длилось несколько часов, и большая часть того, о чем говорилось, пролетела мимо ее ушей. Она не смогла узнать никого из присутствующих и в основном сидела, уткнувшись в бумаги, лежавшие перед ней, и делая вид, что внимательно слушает, как Эдмунд с остальными обсуждал приобретение голландской судоходной компании, как раз и планировавшееся тогда, когда Елена исчезла. Она прилагала усилия, чтобы вникнуть в детали: все-таки в ней был инстинкт, проснувшийся еще на Борнхольме, до того, как она взяла кафе, — жажда собственности. Более того: он в ней живет. Так она уже нашла себя? Елена Сёдерберг — жадная, скаредная женщина, желающая прибрать все к своим рукам, чтобы окружающие боялись ее. И вот она стоит с бокалом белого вина и улыбается мужчине, пожимающему ей руку.
— Как приятно видеть вас снова целой и невредимой! Мы так переживали за вас.
Улыбка Елены натягивается на лицо, словно маска, которая ей слишком мала. Это уже двенадцатый человек, подошедший сказать ей те же самые слова.
Члены правления являются руководителями или владельцами крупных фирм в западной части Дании. Елена уже приметила у них некоторые общие черты: они гораздо более уверены в себе, чем люди на Борнхольме, и неколебимы в своем мировоззрении. Вообще-то, это подтверждает мысль о том, что датская демократия зарождалась именно здесь. Эти люди не позволяют никому командовать собой.
И прежде всего человек, который сейчас схватил Елену за руку и слишком сильно пожимает ее, выражая таким образом свою сердечность. Он вспоминает о том, как она с мужем в последний раз приезжала на обед к нему на ранчо. Улыбается, подмигивает и шепчет:
