— Да, — не сдается Йоахим, мягко повторяя, словно это его новый вариант «Отче наш». — Человек должен найти такое место, где он мог бы пустить корни, и он должен находиться с теми людьми, которые лучше всего к нему относятся.
Елена чувствует прикосновение его руки, слышит его слова. Такое впечатление, будто он и сам был подлецом до того, как встретил ее.
— Сами по себе мы ничто, и лишь встречаясь с другими людьми, мы начинаем что-то собой представлять, — убеждает ее Йоахим, утверждая, что такое происходит во всех жизненных процессах.
И он пускается в пространные объяснения, что сам по себе глицерин вреден не более чем спирт, используемый даже для приготовления пищи, но если его соединить с азотной кислотой, то он превращается в динамит. Он рассказывает и при этом произносит «бах!», словно она не понимает, что такое динамит.
Она улыбается. Это первая улыбка за тысячу лет — она уже забыла, как при улыбке двигаются мышцы. Она плачет, не знает почему, но плачет все сильнее и не может остановиться.
Йоахим тоже остановиться не может: он продолжает говорить в своей извечной убежденности, что в состоянии «уболтать» кого угодно.
Но она же помнит Луизу. Помнит, как она разозлилась из-за пропавших денег.
— И все-таки есть то, чего ты не знаешь.
— Нет, есть то, чего не знаешь ты, — стоит на своем Йоахим. — Это я нашел тело Луизы. И фактически это моя вина, что ты попала в тюрьму: я шел по следу, который, по мнению полиции, ведет к тебе. Но я нашел и еще кое-что. Я много чего еще нашел в этой истории. Луиза была частью той среды… ужасной, жестокой среды. И я уверен, что именно кто-то из этой среды убил ее. И это была не ты, Елена. Ты слышишь меня?
Елена слушает. Старается понять, о чем он говорит.
— Но я же помню, — говорит она, сомневаясь.
— Ты помнишь, что ты ее убила или что ты с ней общалась? Это же совершенно разные вещи, не так ли?
Елена медленно кивает. Закрывает глаза и пытается вернуть воспоминания, но у нее ничего не получается: до сих пор они приходили сами, как порыв ветра. Она помнит Луизу, она знала Луизу. А вот убивала ли она ее? Полиция утверждает, что с Луизы содрали кожу. Это свидетельство того, что кто-то хотел скрыть ее личность, убрать все, что могло бы помочь в ее опознании. Кто же еще кроме Елены был заинтересован в этом?
— Это именно я взяла ее сумку и документы.
— Елена, ты ни с кого не сдирала кожу. Это же смехотворно, — не соглашается Йоахим.
Она смотрит на него и что-то замечает: может быть, надежду? Но в душе пусто. Эдмунд. Каролина. Ее собственный отец. Все это настолько грязно, что очистить уже невозможно.
Йоахим слегка встряхивает ее.
— Послушай меня, Елена. Ты не убийца Луизы.
— Но… — шепчет Елена в отчаянии. — Есть еще много другого. Все это так запутано. Мои дети… Мой отец был чудовищем, я не должна была родиться.
Произнося последнее слово, она расплакалась.
— Ты в этом ничего не решаешь. Тебя оболгали, ты была лишь пешкой в игре больных людей.
Он выпрямляется, чуть отдаляется от нее и внимательно смотрит ей в лицо.
— Ты самый замечательный человек, какого я когда-либо встречал. Ничто из того, что ты мне рассказала, не изменит моего мнения. Твоя семья… твой муж, его мать — они специально это тебе подстроили. Но все не так, и в этом нет твоей вины. Ты понимаешь? Это не ты.
Йоахим замолкает и снова выглядит задумчивым.
— Ты получила их версию случившегося. Это их рассказ. Но кто тебе сказал, что он правдивый?
— А зачем бы им было придумывать такую ужасную историю? Люди лгут, чтобы приукрасить правду, а не для того, чтобы сделать хуже самим себе.
Йоахим только пожимает плечами.
— Даже сейчас мы ничего не знаем. Мы видели какие-нибудь доказательства?
— Йоахим…
— Нет! — говорит он. — Теперь у тебя есть право распоряжаться своей судьбой. Ты решила вернуться…
— У меня же дети.
Она помнит, что они у нее есть, что она их любит. Но сможет ли она еще когда-нибудь их увидеть? Именно поэтому для нее тогда самым лучшим было исчезнуть. Чтобы пощадить их? Всякий может пережить потерю родственника, даже двух. Но нельзя пережить кровосмешение, во всяком случае, в эмоциональном плане, думает она. Ее мысли прерывает Йоахим, гладя ее по лицу.
— Мы можем заключить договор?
— Что?
— Умереть всегда можно, так ведь?
— Что ты имеешь в виду?
— Сейчас мы должны все выяснить. Всю правду, не полуправду, не догадки. А потом ты в любой момент сможешь принять решение умереть, — уговаривает он.
Она понимает, к чему он клонит. К тому, что ее не интересует. Дать ей надежду, заставить думать позитивно.
— Когда мы разберем доказательства…
Елена смотрит на Йоахима. Он замолкает. Сидит и внимательно разглядывает свои ногти, как будто только сейчас заметил, какие они у него грязные.
— Доказательства, — тихо повторяет он.
45
Ранним утром Йоахим выходит на улицу. Через день после того, как Елена попыталась лишить себя жизни. Через день после того, как жизнь снова приобрела для него смысл.
Он стоит один на парковке перед гостиницей «Блихер». Блихер. Местный оракул — в каждом крае есть своя историческая знаменитость. Блихер, между прочим, был автором первого в мире произведения криминального жанра и участвовал в установлении демократии в Дании. Йоахим вспоминает две свои робкие попытки познакомиться в детстве с «Пастором из Вейльбю»
[18]. Но тогда ему не хватило терпения: он не осилил и четырех строчек, как придумал пять идей того, что сам должен написать. Лишь когда жил на Кристиансё, он заставил себя прочитать книгу до конца. «Это старая история, — рассказывал он Елене ночью лежа на кровати. — Еще тысяча восемьсот двадцать девятого года».
Елену выписали из госпиталя, и полицейский из Копенгагена, Грегерс Сперлинг, согласился выпустить ее под залог.
Эдмунд, присутствовавший в это время в суде, полагал, что деньги, выложенные семьей Сёдерберг в качестве залога, дают ему право забрать Елену к себе назад.
Но Йоахим прошел за ней по коридору суда, обнял за плечи и вывел через черный ход, чтобы избежать встречи с прессой. И он почувствовал… наконец-то он одержал победу в этой давней борьбе за свою женщину. Печальные глаза Эдмунда, его грустное состояние духа — все это говорило Йоахиму, что он победил. По крайней мере, на данном этапе.
«Пойдем», — шепчет Йоахим самому себе. Видит, как его дыхание смешивается с прохладным утренним воздухом, когда он садится во взятый напрокат автомобиль. Это еще не закончилось, еще ничего не закончилось — он понимает. Пока что они лишь выиграли немного времени. Как и пастор из криминального рассказа Блихера, которого обвиняли в убийстве: он утверждал, что это кто-то другой, что это рука дьявола, но никто ему не верил. И сейчас никто не верит в то, что Елена невиновна.
