— Если у вас нет для него никакой посылки, тогда уходите, пожалуйста, — приказным тоном говорит она.
Йоахим быстро просчитывает свои возможности. Квартира Коллисандера расположена всего лишь этажом выше. В подъезд он уже вошел. Если бы он только мог туда подняться и войти… Влезть в чужое жилище? Это, что ли, у него на уме? Женщина насупливает брови.
— У вас еще что-нибудь? — холодно спрашивает она.
Она и не думает возвращаться к себе, пока он не выйдет из подъезда, это ясно. Кроме того, она прекрасно рассмотрела его. Если впоследствии будет заявлено в полицию о вторжении в частную квартиру, она сможет дать его точное описание. И, должно быть, сможет опознать.
Йоахим качает головой и разворачивается. Он в бешенстве от того, насколько по-идиотски себя повел. Играет в детектива и рвется в чужой дом. Как там Сперлинг тогда сказал? Можно заниматься чем угодно, играя в сделай-все-сам, но расследование преступлений следует поручать полиции.
Он правильно угадал намерение этой женщины: она стояла на лестничной площадке до тех пор, пока он не вышел из подъезда.
Эллен. Йоахим знает: Эллен всегда владеет всеми тайнами в мире искусства. Она может рассказать ему о Коллисандере. Она опять может ему помочь. Если вообще захочет разговаривать с ним снова.
* * *
Что-то в лице Эллен говорит: она знала, что он вернется. Вероятно, она только и делала, что ждала его. Когда она открыла ему дверь, вид у нее был великолепный. Ровные каштановые волосы собраны в хвост на затылке, без чулок, в сером до колен платье. Йоахим уверен, что под платьем у нее ничего нет.
— Доброе утро.
— Здравствуй, и прости за вчерашнее, вернее… — отвечает, заикаясь, Йоахим.
Он протягивает ей руку и чувствует, как признаки похмелья снова возвращаются к нему в виде тошноты и отрыжки. Она качает головой, поднимает глаза к небу, показывая, что ничего страшного не было, и раскрывает объятия.
— Расслабься, Йоахим. Я не обижаюсь, — успокаивает она и весело подмигивает ему. — Во всяком случае, больше не обижаюсь.
Она поворачивается, заходит в квартиру, и он подавленно следует за ней.
Странно, что он входит в свое бывшее жилище. Сначала ему кажется, что все так и осталось. Взгляд Йоахима не заметил ничего нового в этом интерьере: мебель осталась той же, что и в те времена, стоит на тех же местах. У Эллен хороший вкус, это несомненно. Она любит дорогие вещи — датчанка до мозга костей. Чувствовал ли когда-нибудь себя здесь Йоахим как дома? Эллен грациозно усаживается на одном конце дивана, поджимает ноги под себя и выглядит совершенно расслабленной. Йоахим присаживается на самый краешек дивана и кладет руки на колени. Окно во двор приоткрыто, и оттуда слышатся голоса играющих детей, которых у Эллен и Йоахима так и не появилось.
— Ну, истукан, рассказывай, — говорит она.
— Я попытался встретиться с Коллисандером, но он уехал, — начинает он.
— Ну да, у него есть своя мастерская на Сицилии, — сообщает Эллен, слегка качнув головой.
До него доносится сладкий аромат духов. Он внимательно рассматривает ее лицо. Не разочарована ли она? Не рассчитывала ли, что цель его прихода будет другой? Она продолжает:
— Ну, это уж полное сумасбродство, Йоахим. Мне приходилось сотрудничать с ним, и я могу лишь сказать, что это доброжелательный и учтивый человек. Он необычайно образованный и интеллигентный. Действительно великий художник и замечательный человек.
Йоахим чувствует ее выпад. Два качества, которых у него нет: великий художник и замечательный человек.
Эллен замыкается в себе, втягивает воздух сквозь зубы и проводит указательным пальцем по красной коже дивана. Почти незаметное движение, всего лишь жест — и все-таки это не ускользает от Йоахима. Было ли что-нибудь у Эллен с Коллисандером? Мысль о том, что Эллен могла быть с другим мужчиной. Как странно. Хотя, несомненно, у нее были мужчины после него. И почему бы Коллисандеру не быть одним из них?
— Насколько хорошо ты его знаешь? — осторожно спрашивает ее Йоахим.
Она скрещивает руки, понимая, к чему он ведет.
— Это не то, что ты подумал, — защищается она. — Мы просто с ним сотрудничали.
С улицы доносится звук мяча, ударившегося о стену дома, и голос матери, зовущей своего ребенка.
— Эллен. — Йоахим поворачивается к ней и начинает все рассказывать.
О зеркале, выпуклом венецианском зеркале, железках, крюках, подробностях. О крови под ногтями, крови, которая не была кровью, а кислотой, вырабатываемой насекомыми, из которой делают карминно-красную краску.
Эллен внимательно слушает, хотя она уже выслушала большую часть всего этого вчера.
Он поднимается и ходит кругами по тем самым половицам, по которым проходил много раз раньше. Продолжает рассказывать, и понимает, что он говорит об этой загадочной истории, как об одном из своих сюжетов.
Эллен перебивает его.
— Он гений, — спокойно заявляет она. — Он стал одним из величайших художников уже давно, еще в годы своей юности. И, возможно, это качество больше всего заслуживает внимания. Он относился к когорте «молодых и многообещающих», как ты знаешь, — продолжает она свою речь, криво улыбаясь.
Йоахим вздыхает, опуская взгляд.
— Но, в отличие от многих других, он стал великим. В его работах присутствует такая глубина, которой не найдешь в современной живописи. Люди застывают перед его картинами.
— Из-за того, что в них есть… метонимии?
— Кое-что ты усвоил, — улыбается Елена. — Да, потому что его картины спаяны с сюжетом. Уже тогда, когда он учился в Академии изящных искусств… — продолжает Эллен и замолкает.
У нее испуганный вид.
— Что?
— Ничего.
— Ну, ты же собиралась что-то сказать о том, что когда он еще учился в Академии изящных искусств… И что было тогда?
— Все видели его талант, — медленно отвечает Эллен, даже как-то слишком медленно.
— Ты ведь не это хотела сказать.
Эллен улыбается.
— Я хотела сказать, что он затмевал всех остальных.
Она снова улыбается. Йоахим знает, что она лжет, но знает и то, что ничего не добьется, давя на нее.
— У него есть одна серьезная работа, о которой ходят легенды, — сообщает она. — Он рассказывал о ней во многих интервью. Утверждал, что эта вещь превзойдет все пределы, в которых до сих пор находилось создание художественных произведений. Само собой разумеется, все умирают от любопытства, но он поставил конкретное условие: это творение будет открыто для всеобщего обозрения только после его смерти.
Йоахим снова садится. Для него очевидно преклонение Эллен перед этим художником. Также вполне ясно и то, что между ними ничего не было, но она была бы не против.
