— Само собой. Прости. Просто я любознательная, — выпутывается из ситуации Эллен.
— У меня ушло пять лет и жуткая куча денег на взятки, чтобы получить разрешение на установку окон в крыше, вы их увидите. Я вам все покажу.
Йоахим рассматривает Коллисандера, пока тот что-то рассказывает о своем специфическом методе. Он добывает эссенцию, пигмент того предмета, который собирается рисовать. Сегодня, например, он выдавливал сок из цветков камелии. В подтверждение своих слов он демонстрирует Эллен свои грубые ладони, которые полностью измазаны в краске: светло-красной, черной и белой.
В нем есть нечто необычное, думает Йоахим. Например, его фигура: колосс, рассказывающий о цветочном соке.
Коллисандер берет Эллен под руку и подводит их к уже накрытому столу. Глиняные блюда с изысками местной кухни, вазочки с черными маслинами, ломтики хлеба, посыпанные крупной солью. Он наполняет их бокалы, произносит тост, и они выпивают. Они впервые, молча, встречаются взглядами, глядя друг на друга поверх бокалов.
У вина нежный терпкий вкус. Оно легко пьется, и художник уверяет их, что его делают из местных сортов винограда. Йоахим осматривается, пока хозяин рассказывает о том, какой путь проделывает виноград от лозы до бутылки, как крестьяне подвешивают гроздья сушиться под навесом на несколько месяцев. Тысячи гроздьев, медленно подсыхающих в мягком сицилийском осеннем тепле, впитывают в себя аромат морского воздуха, сирокко. Ветра, дующего из Сахары через Средиземное море, приносящего с собой африканский песок, который падает на землю и придает винограду вкус специй: фиников, кардамона и верблюжьего дерьма. Это вызывает смех у всех троих.
— А что вас привело в эту задницу Европы?
— Здесь так красиво, — обиженно возражает Эллен.
— Ворье. Тут все смешалось: мафия, обман, взятки в сочетании с великолепной кухней и фантастической погодой. Итальянцы — это парадокс, — резюмирует Коллисандер. — Я так, наверное, никогда их и не пойму. Но недавно я сделал для себя открытие, — сообщает он, глядя на Йоахима. — Они даже сами себя не понимают. Итальянцы глубоко заблуждаются насчет самих себя. Также и поэтому они никогда не путешествуют.
— Разве они не путешествуют? — спрашивает Йоахим, лишь бы что-нибудь сказать и не стоять молча.
— А вот послушайте. На Сицилии менее чем у пяти процентов жителей есть паспорт, — сообщает он и рассказывает о своей домохозяйке.
Эллен начинает улыбаться. Она восторженно впитывает каждое слово, будто оно исходит из уст Божьих.
Теперь Йоахим знает, в чем дело. Его огорчает то, что Эллен восхищается человеком, который преуспел в том, чего не удалось Йоахиму. Коллисандер отказался от любви, этой мелкобуржуазной мечты, сосредоточился на искусстве, и это принесло свои плоды. Йоахим выпивает еще приличный глоток этого прохладного красного вина и пытается почувствовать в нем привкус верблюжьего дерьма.
В это время появляются другие гости. Входит какой-то изможденный молодой человек, почти мальчик. Приходят три женщины, одна из которых довольно молодая. Две из них держат на острове магазин, в котором предлагают папирусную бумагу, ту самую, что продается повсюду.
Каждый город на юге имеет свою особенность: один славится кувшинами, другой — горчицей, третий — фарфором, четвертый — куклами. И все туристы возвращаются на север с той или иной ерундой, еще два дня назад считавшейся необходимой покупкой, от которой нельзя отказаться, такой скромной частицей дольче виты, сладкой жизни. И потом покупатель где-нибудь в Хадерслеве или Видовре, думает Йоахим, стоит с папирусом, пытаясь пробудить в себе интерес к этой продукции.
Магазин является открытой мастерской, в которой одна из женщин изготавливает папирусные листы. Йоахиму так и не удается узнать, чем же занимается третья дама, самая молодая из них. А может быть, они сестры. Или же просто все женщины на Сицилии так выглядят. Небольшого роста, так что Эллен на их фоне совсем не выделяется. Жесткие, черные как смоль волосы, достающие до талии. Ногти покрыты лаком, цвет которого соответствует цвету помады на их небольших, тонко очерченных губах. Как и Эллен, они без ума от Коллисандера, и поэтому Йоахим их абсолютно не интересует, что позволяет ему занять позицию стороннего наблюдателя, и при этом его никто не беспокоит.
Молодого человека представили как Билли, но совершенно ясно, что только они его так называют. Эллен тут же подшучивает по этому поводу, но Йоахиму все равно непонятно. Видно лишь то, что молодой человек — заблудший путешественник, которого Коллисандер «взял под свое крыло». Молодой человек быстро доходит до кондиции и мелет что-то нечленораздельное. Через некоторое время он начинает петь. Его тонкий, звонкий голос заставляет всех замолчать, а четыре женщины превращаются в благодарных слушателей.
Йоахим смотрит на них: может быть, это его старая идея об Одиссее как жертве войны за прекрасную Елену. Это навевает мысль о сиренах. Те древнегреческие сирены в Эгейском море пленяли мореплавателей своим чудесным пением, обрекая их при этом на смерть в кораблекрушении на острых скалах. Йоахим думает о молчаливых сиренах, сидящих рядом и слушающих Билли. Может быть, они проводят приемный экзамен в свой хор? А может, Эллен — сирена Йоахима?
Ерунда, он уже набрался. Но все-таки пьет еще и внимательно рассматривает Коллисандера, пытаясь разгадать этого художника, светского человека. Был ли он в этом ужасном пыточном подвале? Убивал ли он Луизу? В это трудно поверить… Взгляд Коллисандера встречается со взглядом Йоахима. Происходит какая-то вспышка то ли любопытства, то ли подозрения.
— Билли останется жить тут у вас? — Йоахим торопится задать вопрос, чтобы отвлечь от себя внимание.
— Нет, его придется отправить домой к мамочке и папочке в Абердин. Я просто хочу убедиться, что он на правильном пути. Будет досадно, если я посажу его в самолет, а он сойдет в ближайшем крупном городе, и у него снова начнутся всевозможные неприятности, — отвечает Коллисандер с озабоченным выражением лица.
— Но сейчас-то он живет здесь? — спрашивает Йоахим, задерживая свой взгляд на застеленной кровати.
Он понимает, на что намекает, но лучше оказаться несколько бестактным, чем нарваться на его расспросы… Коллисандер только криво улыбается.
— Нет, не у меня. Он живет на квартире у моей домохозяйки. Я гораздо более скучный, чем вы думаете. Я работаю… Здесь видно, чем я занимаюсь. И в это время мне нужен покой. Сосредоточенность. Именно поэтому я арендую целый дом. Все бы испортилось, если бы возле моей мастерской жил какой-нибудь словоохотливый сосед.
— Вы снимаете весь этот дом? — ошарашенно спрашивает Йоахим.
— Раз я могу себе это позволить, почему же не отвязаться на полную и не жить так, как я хочу? Вам это не нравится? Датчане всегда раздражаются, когда узнают, что в моем распоряжении находится весь этот дом, который мне, в сущности, не нужен. А почему бы нет? Я здесь отлично себя чувствую. Все, что мне требуется, находится в этом помещении. Моя домохозяйка заботится обо всем, когда я в мастерской, поэтому у меня нет необходимости тратить свои силы на что-либо помимо искусства. Если я хочу пообщаться с людьми, то выхожу на улицу или же приглашаю к себе гостей. Если они сами ко мне не напрашиваются, — добавляет он с милой улыбкой, глядя при этом на Эллен, которая тут же отвечает ему не менее радостной улыбкой.
