— Господин Рябов, а как все произошло? Неужели в его
квартире никого больше не было?
— Не было, конечно. Я на смену в девять заступил и никого не
видел.
— Подождите, — прервал его Дронго, — значит, до вас там был
другой дежурный?
— Конечно, другой. Раньше полагалось сутки дежурить и трое
дома. А нас тогда взяли двоих. И мы вдвоем работали. Сутки дома, сутки — на
смене. Правда, платили полтора оклада, но все равно не так много.
— Значит, в доме был и другой консьерж?
— Мой напарник. Андрей Скалбе. Он живет сейчас в Вентспилсе.
Андрею тогда было двадцать или чуть больше, он совсем молодым был. И ему
нравилось там работать. Потом и он ушел, через год или полтора.
— И вы в девять заступили, — напомнил Дронго. — Он сдал вам
дежурство и ничего не сказал про посторонних.
— Не было в доме посторонних. Там всего восемь квартир.
Иначе он меня предупредил бы, — упрямо повторил Рябов, — и ключи запасные у нас
лежали, мы их мастерам давали, когда они приезжали на работу. Но они к десяти
приходили, а наш жилец, тот самый, который покончил с собой, Краулинь, раньше
приехал. Вежливый был, не задирался. Поздоровался и поднялся по лестнице, дверь
своими ключами открыл. Потом в квартире остался. И машину рядом с домом
оставил, все как обычно. Его секретарь приехала, поднялась, звонила, стучала,
он не отвечал. Ко мне спустилась, и мы снова ему домой позвонили. Но он не
ответил, и тогда мы наверх поднялись. Дверь открыли и его нашли. Она кричать
стала, а я ее сразу послал вниз, звонить в полицию.
— А почему не позвонили из квартиры? — сразу спросил Дронго.
— Как это из квартиры? Я ведь все знаю. Там ничего нельзя
было трогать. Чтобы моих отпечатков не было. Мы ученые, такие вещи хорошо
знаем. И краской везде пахло, маляры только закончили работу. Я сразу ее вниз
послал, а сам к соседям начал стучаться. Хорошо, что соседи еще дома были. Там
на площадке три квартиры были. В одной Кловисы жили. Их отец тоже врачом был. И
сын тоже врачом стал. А в другой квартире — семья Березкиных. Жена и сын, ему
уже шестнадцать стукнуло, в это время дома были. А муж на работу ушел. Ну, они
все и пришли, чтобы я, значит, один не оставался. Хотя нет. Не так было.
Сначала Кловис пришел, а потом Березкины появились. Но они в квартиру не
входили. Мать боялась пускать сына к повешенному, говорила, что нельзя на
самоубийцу смотреть, мол, нехорошая примета.
— Ясно. А потом приехала полиция?
— Через несколько минут. Они рядом стояли, недалеко от дома.
И первыми к нам явились. А потом все остальные. Такое дело громкое было, о нем
все газеты писали. И дамочка, жена, значит, покойного, все не успокаивалась.
Ходила в полицию и в прокуратуру, жалобы писала. На всех нас писала, что мы не
заметили убийцу, который в дом вошел и ее мужа убил. Ну смех один был. Я сам
видел, как он мимо меня прошел и наверх поднялся. И больше никто в дом не входил.
А потом его помощница приехала — его секретарь. Тухлое дело было, но меня пять
раз в полицию вызывали.
— И ничего не нашли?
— Ничего, — отмахнулся Рябов. — Вот тогда я и решил, что мне
пора уходить. Платят гроши, а требуют следить за каждым, как будто меня
телохранителем взяли. И через год мы сюда перебрались, чтобы здесь нормально
жить. Только не получилось у нас. Сначала дочь уехала отсюда со своей семьей в
этот Калининград, решила, что там лучше устроится. А потом Лида, жена моя,
умерла. Вот теперь я и сижу здесь один, жду, когда меня из моего дома выгонят.
— Вам разве не обещают компенсации? — не выдержав, вмешалась
Фешукова.
— Какая компенсация? Дадут тысячу латов и ногой под зад.
Говорят, что мой дом дороже не стоит. А какую квартиру я могу купить за тысячу
латов? Скамейку в парке, чтобы там умереть?
— Значит, вы переехали десять лет назад? — уточнил Дронго.
— Почти десять. Точнее, девять с половиной.
— И за сколько вы тогда купили этот дом?
— Девять тысяч латов дал, — зло сообщил Рябов, — целое
состояние. Это сейчас шестнадцать тысяч долларов. Можете себе представить? А
они говорят, что меня обманули.
— Представляю. Большие деньги, очень большие. Только я не
могу понять, откуда вы их взяли? Ведь вы жили на пенсию, получали гроши,
работая консьержем. Откуда вы взяли такую большую сумму? — полюбопытствовал
Дронго.
Фешукова замерла от ужаса. Она смотрела на сидящего напротив
Рябова, уже готовая увидеть в нем сообщника убийцы. Но сам старик, похоже, не
смутился, он даже разозлился.
— Кто вы такой? Журналист или следователь? Вы должны на моей
стороне быть, а такие паскудные вопросы задаете. Нехорошо это, нечестно. — Он
тяжело поднялся с дивана. — Не буду я вообще с вами разговаривать! — закричал
Рябов. — Уходите отсюда! Ничего я больше вам не скажу. — Он замахнулся на
Дронго палкой.
— Это вы получили деньги за убийство, — с отвращением
произнесла Татьяна Фешукова. — Теперь я все понимаю. Вы ничего не сказали про
убийцу.
— Не было никакого убийцы! — закричал Рябов. — На улице
машина стояла с полицейскими. Как он мог мимо них пройти? Никакого убийцы не
было. И вы мне такие глупости не говорите. — Он опять поднял палку и кому-то
погрозил: — Хотите меня дураком выставить?
— Откуда у вас такие деньги? — спросила Татьяна.
Дронго поднялся, чтобы быть рядом с ней.
— Сама догадайся, — огрызнулся Рябов, — а я тебе не скажу. И
ничего больше вам не скажу. Уходите отсюда, иначе собаку на вас спущу.
— Спокойно, — посоветовал Дронго, — не нужно так нервничать.
Кажется, я понял, откуда вы взяли деньги. Вы ведь сказали, что дочь уехала
отсюда вместе со своей семьей. А потом умерла ваша жена. Значит, вы переехали
сюда вместе со всей своей семьей. В этот дом. Что вы сделали со своей прежней
квартирой?
Рябов обернулся, махнул левой рукой:
— Раз знаешь, зачем спрашиваешь?
— Вы продали квартиру в доме железнодорожников?
— Продал. И получил четырнадцать тысяч латов. Я еще машину
тогда купил. «Москвич». Меня за эту машину тоже в полицию вызывали, все время
узнавали, откуда у меня деньги. И следователь такой настырный был. Проверял,
как я дом продал и сколько денег получил. Все до единого лата проверил.
Фешукова облегченно вздохнула. Она все поняла.
— Не нужно так нервничать, — посоветовал Дронго, — и тем
более ругаться в присутствии дамы.
— Кто ты такой? Следователь? Или журналист?
— Конечно, журналист. Значит, купчая у вас есть? И не нужно
мне тыкать, я этого не люблю. Татьяна, мы, кажется, можем идти.
— Подождите, я вам мою купчую покажу.
