— Гости были, но они все ушли. Я помню, что все гости ушли.
Мы за этим следили.
— Вы отмечали гостей, которые приходили к вам в дом?
— Нет, конечно. Но каждого проверяли. Спрашивали, куда и
зачем он идет. И пока не получали подтверждение, никого не пропускали.
— И все пришедшие потом ушли?
— Кажется, да. Но за тем, как они уходили, мы уже не так
следили. Согласитесь, что это уже не наша обязанность. Консьерж обеспечивает
безопасность и покой хозяев до того предела, пока они сами этого хотят. Мы
впускаем гостей только с согласия хозяев, но потом они сами решают, когда им
выставлять этих гостей. Это уже было не наше дело.
— А вы не можете вспомнить, кто именно и к кому приходил в
тот день?
— Конечно, нет, — ответил Андрей, — прошло столько лет.
Снова позвонил телефон, и он снова взял трубку.
— Мог кто-то из гостей войти в дом и потом из него не выйти?
— задал вопрос Дронго.
— Теоретически, думаю, да. В тот вечер, за день до убийства,
на третьем этаже отмечали рождение внука. Было много народа, человек пятнадцать
или двадцать. Я мог кого-то не заметить: не тогда, когда он входил, а когда
уходил. Тем более что они выходили целой толпой, и я их, конечно, не считал.
Дронго нахмурился. Про день рождения ему еще никто не
сообщал. Очевидно, решив, что это не важно.
— В доме всего восемь квартир, — напомнил он. — Вы не
помните, у кого отмечали рождение внука?
— Конечно, помню. На третьем этаже. Там жил банкир Леонидов
с семьей. Это у него родился внук, и он пригласил к себе столько гостей. Его
дочь и сейчас живет в этом доме.
— Леонидов, — задумчиво произнес Дронго, — сколько ему было
лет?
— Тогда лет пятьдесят. Его дочь вышла замуж и родила ему
внука. Тогда он очень шумно отмечал его рождение и, конечно, представить себе
не мог своей дальнейшей судьбы.
— Что с ним случилось?
— Спустя четыре года его убили. Нет, через пять. Как раз в
Москве был дефолт, а банк Леонидова работал с российскими поставками. Это
какая-то темная история. Его застрелили прямо в центре Риги, а убийц, говорят,
до сих пор не нашли. А сын Леонидова стал руководителем банка вместо отца.
— Его застрелили в девяносто восьмом? — уточнил Дронго.
— Да, в конце девяносто восьмого.
Дронго хотел задать следующий вопрос, но в комнату опять
вошли посторонние люди, и ему пришлось замолчать. На этот раз разговор шел
несколько минут. Когда посторонние вышли, Скалбе растерянно развел руками, как
бы извинясь.
— Я хотел у вас спросить насчет этого банкира, — сказал
Дронго.
— Какого банкира? — Андрею трудно было переключить свое
внимание.
— Леонидова, — напомнил Дронго, — вы говорили, что на
третьем этаже жил банкир, которого потом застрелили.
— Правильно. Его потом застрелили.
— Как вы считаете, он не мог иметь никакого отношения к
самоубийству Арманда Краулиня? Ведь Арманд как раз ждал письма из банка.
Возможно, это самоубийство было связано с последующим убийством Леонидова?
— Не думаю. По-моему, они даже не были толком знакомы.
Леонидовы вселились в начале девяносто второго, когда Арманд Краулинь там уже
не жил. А в девяносто третьем он решил сделать ремонт в квартире своего отца и
вывез оттуда почти всю мебель, которую можно было вывезти. Кроме самых
массивных вещей. Они остались в квартире. Там работала целая бригада
строителей.
— Его сосед по лестничной клетке был строителем, — вспомнил
Дронго. — Там работала бригада этого Березкина?
— Нет. Это была частная бригада. Березкин тогда работал
совсем по другому профилю. Арманд оставлял нам запасные ключи для рабочих.
— Рябов говорил мне, что в квартире Краулиня сильно пахло
краской, когда они туда вошли. Почему же рабочие не оставили окна открытыми?
Ведь запах краски улетучился бы быстрее.
— Окна? — вспомнил Андрей и нахмурился. — Окна были открыты,
— сказал он после недолгого колебания.
— Окна были закрыты, — возразил Дронго, — на это обратили
внимание все вошедшие в квартиру. Во-первых, запах краски, а во-вторых, это
обстоятельство должно было быть указано в протоколах осмотра места происшествия.
— Не знаю, — было заметно, что Андрей вспоминает, — но
рабочие оставили окна открытыми, это я помню абсолютно точно. Они еще
выбрасывали из окон большой картон. Я стоял на улице и видел.
— Но кто-то закрыл окна, — тихо произнес Дронго, — кто-то
другой вошел в квартиру и закрыл окна.
— Может, сам Арманд Краулинь? — предположил Скалбе.
— Нет, — мрачно отрезал Дронго, — когда Краулинь вошел в
квартиру, окна еще были открыты. Рябов не обратил внимания на окна, он сидел в
своей будке. Офицеры, находившиеся в автомобиле, тоже не видели, кто и когда
закрывал окна. Это сделал убийца, который вошел следом за Армандом.
— Для чего?
— Думаю, чтобы не было слышно шума.
— Шум был бы в любом случае, — возразил Скалбе, — вы не
видели Арманда Краулиня, а я его видел. Это был плотный, сильный мужчина. Один
человек с ним не справился бы. Никогда не справился бы. Нужны были двое или
трое мужчин, чтобы его повесить.
— Он повесился в угловой комнате, выходящей окнами во двор,
— напомнил Дронго. — Там был крюк от люстры. Чтобы достать до этого крюка, он
должен был встать на табуретку. В комнате была табуретка?
— Я знаю, что была. Мне об этом Рябов говорил, но меня туда
не пустили. Один человек все равно не справился бы с Армандом, это абсолютно
точно. И еще записку нашли на столе, об этом тоже говорили.
— Да, я знаю. — Дронго хотел задать следующий вопрос, но
опять зазвонил телефон. Это было уже выше всяких сил. Пришлось терпеливо ждать,
пока Скалбе закончит разговор, но в этот момент позвонил другой аппарат —
внутренней связи. Продолжения разговора пришлось ждать еще две минуты.
— Видите, что происходит? — пожаловался Скалбе, покончив с
телефонными разговорами. — У нас такой аврал.
— Я сейчас уйду, — пообещал Дронго, — только два последних
вопроса. Арманд приезжал в дом за день до самоубийства, когда вы дежурили?
— Да, приезжал. Он хотел посмотреть, как работают мастера.
Да, он был в доме и уехал минут через сорок. Я это точно помню, меня об этом и
следователь спрашивал.
— И второй вопрос. В тот день вы передали ключи мастерам.
Как вы думаете, они не могли сделать копию? Может, вы кому-то еще давали ключи?
