— Запишите мой номер, — Дронго снова поймал себя на том, что
говорит ей «вы». Впрочем, она тоже обращалась к нему на «вы». «Как глупо мы все
устроены, сколько у нас условностей», — подумал он.
— Сегодня у меня свободный вечер, — не очень решительно
сообщила Марианна, — я подумала…
Он молчал.
— Вы будете заняты? — тревожно спросила она.
— Второе свидание самое опасное, — шутливо предупредил он, —
первое всего лишь знакомство, а во второй раз люди часто раскрываются не с
лучшей стороны. Существует и опасность привыкания. Вам знакома эта теория
Ремарка?
— Нет, — он слышал, что она смеется. — Вы сегодня заняты?
Конечно, у него полно дел. Он обязан встретиться с
Лагадиньшем и еще раз позвонить Лайме. Он мог бы сегодня поехать в тот дом, где
произошло самоубийство… Но Дронго устал, долгая поездка в Вентспилс выбила его
из привычного состояния равновесия. И он может позволить себе впервые за
столько дней отдохнуть. Дронго вспомнил Лилию и нахмурился. Такое ощущение, что
он грабит несчастную. Зачем она перевела ему эти проклятые деньги? Сколько раз
он убеждал себя, что нужно бросить заниматься этим гнусным делом. Перестать
копаться в человеческих слабостях, горе, несчастьях. Перестать заниматься
поисками истины, тем более что у каждого человека истина своя. Свое право на
истину. Но ничего другого он делать не умеет. И уже поздно переучиваться. Нужно
было идти работать следователем. Но при его нелегком характере это закончилось
бы очень быстро и очень плохо. Взяток брать он не умеет, подстраиваться под
мнение начальства тем более. А за истину готов драться изо всех сил. Чем это
могло кончиться? Его либо выгнали бы с работы, либо, устроив провокацию,
посадили бы в тюрьму, либо пристрелили бы. Он все равно был бы белой вороной на
любой спецслужбе.
— Я сегодня свободен, — ответил Дронго. — В каком ресторане
мы встретимся?
— Вы меня не поняли, — сказала Марианна, — я не хочу сегодня
никаких ресторанов. Зачем терять время? Мы можем заказать ужин прямо в номер.
Алло, вы меня слышите?
Дронго тяжело вздохнул. Кажется, он начинает понимать старых
мужей, жены которых намного младше и активнее их. Если так пойдет и дальше, то
завтра ему придется от нее прятаться, а послезавтра он станет ее бояться. Но
сегодня он позволит ей приехать к нему в отель.
— Вам никто не говорил, что вы слишком активны? — ворчливо
заметил Дронго.
— Как вам не стыдно! — произнесла Марианна лукаво. — Вы же
Овен по гороскопу, а это самый сильный знак. И всегда первый.
— Насколько я помню, вы родились в начале мая, значит, вы
Телец и следующий знак, — в тон ей проговорил Дронго. — Придется подчиниться.
Когда вы собираетесь ко мне приехать?
— Прямо сейчас, или вы против?
— Уже бегу в душ, — засмеялся он, — мы только недавно
вернулись из Вентспилса.
— Что-нибудь нашли? — обрадовалась она.
— Пока ничего. И не нужно использовать свои личные связи для
получения информации.
— Не буду, — отозвалась Марианна, — никогда не буду. Но
только если мне пообещают, что я смогу рассчитывать на эксклюзивную информацию.
— Надеюсь, вы не потребуете ее прямо сегодня, — предупредил
Дронго и услышал ее громкий смех.
После этого он отправился в ванную комнату. Ничего
странного. Это другое, непоротое поколение. Они не отягощены злом, как поколение
сорокалетних, не знают переломных лет и еще не превратились в таких циников,
как поколение тридцатилетних. Эти двадцатилетние ребята совсем другие. Для них
реальность — это последние пятнадцать лет свободы. Это возможность свободного
выезда, свободного обмена мнениями, доступа к любой информации. Одним словом,
они другие.
Сорокапятилетний Дронго отличается от тридцатичетырехлетней
Лаймы, а та, в свою очередь, отличается от двадцатипятилетней Марианны. У
каждого поколения свои идолы и свои кумиры, своя мораль и свои принципы.
Интересно, каким будет следующее поколение, которым сейчас
четырнадцать-пятнадцать?
Это будут дети уже нового века, новой эры Интернета. Все
наши страхи и запреты будут казаться им странными и наивными. Они будут
смеяться над нашими прежними проблемами, а нас будут ужасать их интересы и круг
общения. Каждому свое. Дронго вылез из ванной и направился к телефону,
обмотавшись полотенцем. Номер Лаймы Краулинь он помнил. Набрав его, подождал,
когда она возьмет трубку.
— Извините меня за вчерашнюю выходку, — пробормотал Дронго,
— я побоялся, что вас могут убить.
— Ничего страшного. Я так и поняла, — сухо заметила молодая
женщина.
Нужно было сделать вид, что ничего особенного не произошло.
— Вчера, когда мы говорили о соседях, вы не вспомнили
банкира Леонидова, который жил на третьем этаже, — сказал Дронго, — у них за
день до трагедии был праздник, они отмечали рождение внука. Вы их не помните?
— Этого банкира все знали, — ответила Лайма, — но его убили
спустя несколько лет после гибели моего отца. И насколько я знаю, это убийство
никак не связано с трагедией нашей семьи.
— Его сын сейчас стал банкиром, — продолжил Дронго, — вы его
знаете?
— Н-нет. Видела несколько раз на приемах. Но мы с ним не
знакомы. Я вообще после смерти отца была в том доме только два раза. И больше
туда не ходила. Вы должны меня понять. Это очень тяжело.
— Я вас понимаю. А кто мог войти к вам в дом в отсутствие
вашего отца? Например, кого могли впустить мастера?
— Никого, — решительно отрезала Лайма. — Я боюсь, что вы не
совсем понимаете. Здесь не южные народы и даже не Россия. Здесь не могут прийти
в гости просто так. И не могут зайти в дом, где нет хозяина. У латышей свой
менталитет, похожий на характер других северных народов. Мы более замкнутые,
более одинокие, если хотите. У нас нет культа гостя, принятого у южных народов.
— Это я знаю, — согласился Дронго. — Вы не помните, в
квартире вашего отца были две пары ключей или три?
— Ну, откуда я могу это знать? Конечно, не знаю. И эта
квартира была не моего отца, а моего деда. И все ключи были только у моего
отца. Или у его жены. Лучше спросите об этом у Лилии.
— Ей совсем плохо, — сообщил Дронго. — С сегодняшнего дня
около нее дежурит сиделка.
— Как страшно, — вырвалось у Лаймы. — Ведь она совсем
молодая женщина.
— Она очень любила вашего отца, — заметил Дронго.
— Да, — согласилась Лайма. — Иногда я в это не верила.
Думала, что она играет. Но за столько лет после смерти отца Лилия так и не
нашла себе мужчину. Никого, вы представляете? А ведь была сравнительно молодой
женщиной. Когда он погиб, ей было всего около сорока. Честно говоря, даже не
представляю, как бы я себя вела на ее месте. Конечно, я люблю моего мужа и
безумно люблю моих мальчиков, но просто не знаю. Не представляю.
