– Здесь недалеко, – бросил через плечо Аверьянов.
– А ты отчаянный, – покачал головой Геныч.
Аккуратно огибая столики, Михаил подошел к Антонине и произнес:
– Потанцуем?
Девушка покорно поднялась и положила невесомые руки на его плечи. Музыканты, поддавшись настроению, вдруг заиграли туш, а в дальнем конце зала кто-то отчаянно захлопал в ладоши.
– Это твой летчик хлопает? – спросил Михаил, посмотрев на Антонину.
– Почему мой? Я его впервые вижу.
– Это просто такая шутка. Кажется, твой несостоявшейся ухажер слегка расстроился.
– Ничего страшного, ничто так не закаляет мужской характер, как отказ женщины.
– Думаешь, он переживет? Я бы на его месте не пережил.
– Вот как? И что бы ты сделал?
– Упал бы у твоих ног с разбитым сердцем.
– Тебе это не грозит. Я бы тебе не отказала. Ждала, когда ты подойдешь.
– Мне кажется, ты меня не дождалась.
– За то время, что мы не виделись, многое произошло. Только потом я поняла, что всю жизнь ждала такого парня, как ты.
– Жаль, что не дождалась.
Антонина уверенно выдержала его взгляд. В эту минуту Михаил осознал, что перед ним совершенно другая девушка, которую он совершенно не знал. От прежней Тони остались лишь ямочки на щеках.
– Мы можем исправить нашу ошибку.
– С моей стороны ошибки не было.
– Согласна, не было. Я сама во всем виновата.
– Хорошо. Когда?
– Если хочешь, сегодня вечером… Есть одно место, где нас никто не увидит.
– Нам надо от кого-то скрываться?
– Ты должен меня понять, не все так просто.
– Тогда пойдем.
– Сейчас?
– Да.
– Ты надолго? – спросил Геннадий, когда Михаил с Антониной проходили мимо столика.
– Меня не жди. – Аверьянов достал деньги и положил их на стол: – Расплатись.
Вышли из ресторана. Было темно. Где-то в сквере под фонарем стрекотал сверчок.
– Нам далеко идти? – спросил Михаил и к своему неудовольствию почувствовал, как его голос заметно подсел. Вечерний сумрак добавил Антонине таинственности, плотно окутав ее фигуру.
– Мы уже почти пришли, – негромко произнесла она. – Вот в этот подъезд. Осторожнее… Там темно. Почему-то здесь все время выворачивают лампочки…
По скрипучим деревянным лестницам поднялись на третий этаж. На площадке четыре двери, обитые черной затертой материей.
– Куда дальше?
– Мы уже пришли. Нам сюда, – показала Антонина на дверь справа и, открыв сумочку, стала рыться в ней в поисках ключей. – Куда же они подевались? Ага, нашла.
– Чья эта квартира?
– Моей бабушки. – Она вставила ключ в замочную скважину и, дважды повернув, распахнула дверь. – Проходи, только поаккуратнее, бабушка крепко спит, но мало ли чего…
– Не переживай.
На цыпочках прошли в комнату, где за шифоньером, служившим одновременно перегородкой, раздавалось негромкое сопение.
– Я сейчас зажгу свет, – прошептала Тоня, подходя к столу, где стояла керосиновая лампа. – Она все равно не проснется.
– Ты думаешь, это нужно? Я тебя отыщу в любой темноте.
– А я хочу видеть твои глаза.
Вспыхнул фитиль керосиновой лампы, и дребезжащий свет мягко распространился по всей комнате.
– Иди сюда, – потянула Антонина за руку слегка замешкавшегося Михаила. – Садись, – показала она на край кровати.
Тоня была рядом, уже всецело принадлежала ему. Оставалось только протянуть руку и забрать ее целиком. Вот только предстоящая близость отчего-то совсем не радовала, внутри что-то угасло, а то немногое, что еще теплилось, могло погаснуть от малейшего дуновения. Оставшись с Антониной наедине, Михаил неожиданно осознал, что прежнему пожару не полыхать. Все перегорело, поблескивали только коптящие головешки, отравляющие существование. Она медленно поднялась и уверенными движениями начала снимать с себя длинное платье. Вдруг руки ее замерли в воздухе.
– Что с тобой? Почему ты на меня так смотришь? Со мной что-нибудь не так?
– Как тебе сказать…
– Скажи, как есть.
– Я не готов.
– Раньше ты никогда не говорил такого.
– С тех пор очень многое переменилось… – задумчиво произнес Михаил и, рывком вскочив с кровати, добавил: – Мне нужно идти.
– Если ты сейчас уйдешь, мы с тобой больше никогда не увидимся.
– Значит, так суждено, – ответил он и направился в прихожую. Осторожно открыв дверь, бросил с порога: – Закрой за мной!
Выйдя из подъезда, Михаил зашагал по безлюдной улице, освещаемой тусклыми фонарями. Деревья, колыхающиеся на ветру, отбрасывали кривые и мрачные тени на асфальт. Он дошел до перекрестка, на углу которого стоял трехэтажный дом старой постройки с чугунной узорчатой оградой, и, подняв голову, посмотрел на окна. Все были темными, только в одном на втором этаже мерцал свет. Некоторое время Михаил размышлял, как следует поступить дальше, а потом, поддавшись внезапному порыву, вошел в подъезд, стремительно поднялся на второй этаж и негромко постучал в дощатую дверь.
Некоторое время было тихо, затем осторожный девичий голос спросил:
– Кто там?
– Маруся, открывай, это я!
Замок щелкнул, и дверь приоткрылась. В проеме, тускло освещенном закопченной лампой, с распущенными волосами и в легком ситцевой халатике стояла Маруся. Сейчас она была хороша как никогда.
– Мне можно пройти?
– Проходи, – кивнула она и немного отступила в сторону. – Только потише, у нас соседи… Наверняка уже услышали, что кто-то постучался.
– Хорошо… Я тихонько.
Следом за девушкой Михаил прошел по длинному коридору и вошел в комнату. Она была небольшой. В ней с трудом умещались узенькая кровать, столик, да еще невысокий пузатый шкаф с поцарапанными дверьми. Вот, собственно, и все хозяйство.
Кровать Маруси была расправлена, подушка примята. На низком с толстыми ножками табурете лежала раскрытая книга.
– Ты читала?
– Да. Просто не могла уснуть, – ответила Маруся, не сводя с Михаила пытливых глаз.
– Почему?
– Я ждала тебя.
– Меня? Вот как… Неожиданно. Но мы же с тобой не договаривались о встрече, – искренне удивился Михаил.
Маруся закрыла дверь на ключ. Теперь они были одни на всем белом свете.
– Все так, – сказала она. – Но я чувствовала, что ты придешь. Это называется «женская интуиция».
