– Скорее всего, псевдоним.
– Что он за личность?
– Могу сказать одно – Россию ненавидел люто! Готов был ее целиком сожрать!
– А что за человек майор Петергоф?
– Сложная личность… Щеголеватый, молодой, не больше тридцати пяти лет, умный. Из прибалтийских немцев. Одинаково хорошо знает как немецкий, так и русский. Как-то обмолвился, что Железный крест ему вручал сам фюрер. Правда, за какие дела, я не знаю. Некоторое время «Абверкоманда-104» размещалась на границе с Польшей. Возможно, что за какие-то диверсии против польской армии. Майор Петергоф придает очень большое значение нашей работе. До нас в Вологодскую область были заброшены четыре группы, но ни одна не выполнила задания Центра, все провалились! После освобождения Тихвина на советскую сторону перешли еще две группы, но о них тоже ничего не известно. Мне было поручено узнать о судьбе заброшенных в советский тыл агентов. Если, конечно, представится такая возможность…
Лев Федорович усмехнулся. Те, что перешли линию фронта, и те, что десантировались на территории Вологодчины, были уничтожены практически сразу после их обнаружения. В то время Вологда была прифронтовым городом, и заниматься следственными мероприятиями просто не было возможности. Тем более что на советскую территорию проникал враг подготовленный, очень идейный, до предела мотивированный, люто ненавидящий все то, что связано с Советским Союзом. Когда брали диверсантов, то отстреливались они ожесточенно, оставляя последний патрон для себя, понимая, что пощады им не видать. Собственно, в первые месяцы войны чекисты не ставили себе задачи брать в плен диверсантов, ведь немцы забрасывали их в Вологодскую область целыми подразделениями, и нужно было очистить прифронтовую зону от всякого враждебного элемента. Кроме того, область заполонили дезертиры, которых также следовало выявлять и отдавать под трибунал, что забирало немало времени и сил. Сбиваясь в банды, дезертиры занимались грабежами, терроризировали население. А потому с диверсантами часто разговор был недолгий, и поступали с ними по закону военного времени.
– А какое ваше мнение? Как вы думаете, что с произошло с диверсантами?
– Думаю, что их уже нет в живых.
– Верно. Считайте, что вам очень повезло.
– Понимаю.
– Какой ваш псевдоним?
– Филин.
– А в армии вы кем были?
– Звание – сержант, должность – командир отделения.
– Мы делали запрос в вашу часть, там о вас отзываются хорошо. Считают, что вы пропали без вести. Биография у вас, я бы сказал, советская! Брат, вот, сражается на Волховском фронте. Сейчас ранен, лежит в госпитале…
– Что с ним?
– Прострелено плечо, но врачи говорят, что ничего страшного, так что скоро он вернется в строй. Как же так получилось, Михаил Николаевич, что вы перешли на сторону немцев и стали нашим врагом?
– Врагом я не стал… На моих руках нет крови советских граждан… И быть бы не могло. А пошел я в немецкую диверсионно-разведывательную школу затем, чтобы обрести свободу и вернуться в строй, где бы я мог быть полезен родине, – спокойным и ровным голосом проговорил Аверьянов и, немного помолчав, добавил: – С мертвого-то меня какой прок?
– Верно, никакого… Значит, не боитесь, что мы вас расстреляем?
– Не боюсь. Меня не расстреляют.
– Хм… Я бы на вашем месте так категорично не утверждал, – покачал головой Волостнов. – Я не собираюсь давать обещаний… Законы нашей страны строгие, но она может проявить великодушие, если вы действительно искренне раскаялись и желаете нам помочь победить врага… У меня к вам такой вопрос: если бы вы действительно пошли в «Абвер» только для того, чтобы вернуться на родину, тогда почему же вы не объявились сразу после выброски? Пару дней вы просто где-то отсиживались. Размышляли, как вам поступить дальше? И что вы делали все это время? Об этом тоже нам придется поговорить. А потом вы ведь не сами пришли, вас к нам доставил комендантский патруль.
– Было немного не так, товарищ майор, разрешите объяснить?
– Попробуйте, – откинулся на спинку стула Волостнов.
– Со мной было еще три человека. Все они – ярые враги Советской власти! Никто из них сдаваться не собирался. Меня могли просто убить, если бы я заикнулся о переходе на советскую сторону. Следовало действовать осторожно. К тому же никто меня не задерживал, я сам сдался патрулю на вокзале при первой же представившейся возможности и попросил, чтобы обо мне сообщили в районный комитет госбезопасности.
– Другие диверсанты видели, как вас арестовывают?
– Думаю, что да.
– Кто в вашей группе был командиром?
– Я был и командиром группы, и радистом.
– Вы говорите, что вас было четверо, но на станции вместе с вами оказалось трое. Где же еще один?
– Я его убил, – просто объявил Аверьянов, не отводя от Волостнова упрямого взгляда.
– Вот как… И почему?
– Он напал на меня. Если бы я этого не сделал, то сейчас мы бы с вами не разговаривали.
– И откуда такая неприязнь?
– Слишком много нас разъединяло. Он тоже из Вологды, так оказалось, что мы попали в одну диверсионно-разведывательную школу.
– Начальство знало, что вы не ладите?
– От них ничего не укроешь. Думаю, поэтому нас вместе и отправили.
– Как его звали?
– В школе он был под фамилией Свиридов, но в действительности его фамилия Тарасюк.
– И куда же вы дели труп?
– Оттащил в сторону и засыпал снегом.
– А что другим сказали?
– Сказал, что он местный и отправился в Вологду.
– И они вам поверили?
– Я постарался быть убедительным.
– Место, где зарыли труп, можете показать?
– Найти его будет несложно, оно видно прямо с дороги.
– Какую специальность имеют Лиходеев и Падышев?
– Диверсанты. Оба закончили Псковскую диверсионную школу.
Аверьянов выглядел открытым, не пытался юлить, не уходил от ответа, и его рассказ всецело совпадал с показаниями второго диверсанта. Неожиданно Волостнов поймал себя на мысли, что сочувствует ему. Вот ведь как бывает – служил, как положено, отстреливался до последнего патрона и по злому року оказался в плену. Будь судьба к нему более милосердной, вышел бы из окружения и продолжал бы воевать с немцами. Еще и награду бы получил!
Ошибиться майор не имел права. За время службы в контрразведке ему не однажды приходилось проводить допросы. Люди встречались разные. В каком-то случае приходилось расположить к себе, в других – прикрикнуть и даже запугать. Но сегодняшний допрос был особенным. С самого начала разговора он дал понять, что сведения задержанного важны, военная контрразведка в нем заинтересована. И если он будет до конца откровенен, то родина может простить прегрешения.
