– И что же тебе помогло? Не каждый может таким случаем… похвастаться.
– Маруся. Если бы не она, я бы не выжил. Как закрою глаза, так лицо ее вижу. Я бы на все пошел, чтобы снова повидаться с Марусей. Никогда не думал, что любовь может быть такой. Ведь до нее девушек у меня немало было… А тут как накрыло меня, ничего не мог с собой поделать…
– Интересную ты историю рассказал… – с задумчивым видом покачал головой Волостнов и добавил: – Встречу с Марусей пока не могу тебе устроить, сам понимаешь, ее сначала заслужить нужно, а вот показать, где она сейчас живет, это можно. Посмотри на угловые окна третьего этажа, – указал он на дом, стоявший рядом. – Теперь Маруся Радчикова живет здесь с детьми. С прежнего места съехала.
– Радчикова? С детьми?.. Вы что-то путаете, Лев Федорович, она Зосимова.
– Не путаю. Теперь она Радчикова. Вышла два месяца назад замуж за капитана интендантской службы.
– Присосался, собака! – проскрежетал зубами Михаил.
– Не будем никого судить. Кто мы такие… Два года назад у него умерла жена, один воспитывал малолетнего сына. Без женщины в доме тоже никак нельзя. Потом женился на Марусе, русские женщины жалостливые. Сразу после того, как расписались, пошел на фронт. Пропал без вести… Так что Маруся воспитывает двоих детей одна. Один – свой, а другой – ребенок мужа.
– Для меня это ничего не меняет, как любил Марусю, так и буду любить ее дальше. Только благодаря ей я и выжил, – глухо отозвался Михаил. – А что у нее было и с кем, меня не интересует.
Он приник к замерзшему стеклу. Окна горели тускло-желтым светом, в какой-то момент ему показалось, что за окошком мелькнула тень. Маруся! Хотелось закричать от накатившего счастья. Но нет, это всего лишь тень от дерева, мерно раскачивающегося на ветру.
Свет в окнах вдруг погас. Сказка закончилась: ни продолжения, ни счастливого конца. Полная неизвестность.
И все же грудь распирало от счастья при мысли, что он находится от Маруси всего-то на расстоянии трех десятков шагов. Пусть их разделяет каменная стена, но они в одном городе, а там судьба предоставит ему шанс быть рядом с любимой, и он его не упустит!
– Я сделаю все, что нужно, – произнес Аверьянов и не узнал собственного голоса, прозвучавшего хрипло и с надрывом. К горлу вдруг подкатил тугой спазм, не хватало еще разрыдаться. Вот ведь как бывает – в плену слезинки не уронил, а тут готов по-мальчишески разрыдаться.
Майор понял его состояние и, предусмотрительно отвернувшись, проговорил:
– Рацию мы нашли, она оказалась точно в том месте, где ты и указал.
– Мне нечего от вас скрывать, рассказал все, как было.
– Мы тебе поверили… Нужно будет передать по рации такое сообщение: «Приземлились благополучно, ждем дальнейших распоряжений». Не сложно?
– Не сложно… Только для достоверности вместо «ждем дальнейших распоряжений» я бы написал: «Приступили к работе». А дальше подписываюсь: «Маз». Круг наших обязанностей обозначен, от нас ждут результатов в ближайшие несколько дней.
– Если считаешь, что так лучше, значит, так и сделаем.
– Можно задать вам один вопрос? – спросил вдруг Аверьянов.
– Спрашивай, – разрешил Волостнов. – Если он действительно только один.
– Вы поймали других агентов?
– Не совсем… Падышев был застрелен при задержании. Не пожелал сдаваться, а вот Лиходеева задержали. Но потом было решено расстрелять. – Взглянув на наручные часы, майор добавил: – Расстреляли во дворе тюрьмы пятнадцать минут назад. Не хочешь спросить, по какой причине?
– И по какой же?
– Отвечу тебе так… Он был недостаточно откровенен с нами. Проверили его информацию по другим каналам, а она не подтвердилась. Так что у меня к тебе очень большая просьба, будь с нами предельно честен. Валера, – обратился Волостнов к водителю, – вези нас в Управление.
– Понял, товарищ майор, – ответил сухопарый молчаливый водитель.
Автомобиль, осветив фарами падающий снег, выехал на центральную улицу.
Глава 12. Кажется, «Абвер» клюнул
Настроение было дрянь. Прошла неделя, а группа Филина не давала о себе знать. Обер-лейтенант Филипп Голощекин выходил в обговоренное время на связь, но эфир молчал. На восьмой день ожидания, преисполненный тревоги, он вновь нацепил наушники и принялся быстро отстукивать позывные Филина. Где же они? Почему так долго молчат? Что могло произойти с группой? Ведь она была одна из самых подготовленных, курировал ее лично майор Гемприх-Петергоф.
Неожиданно через трескучие шумы эфира обер-лейтенант услышал ответ: «Я – Маз!
Я – Маз!»
Тонкое эфирное попискивание напоминало звуки любимой мелодии. Голощекин поплотнее прижал наушники к голове, вслушиваясь в позывные. Передаваемые сигналы звучали быстро и очень четко, что свидетельствовало о высокой квалификации радиста. Почерк передачи обер-лейтенант узнал сразу – он принадлежал Аверьянову, одному из лучших учеников школы.
Группа объявилась в тот самый момент, когда руководство почти перестало надеяться на благоприятный исход. Едва сдерживая крик восторга, он привычно застучал ключом: «Маз, вас слышу! Как у вас дела?»
Еще через несколько минут прозвучал ответ:
«Петергофу. Десантировались благополучно. Встретились со связником. Приступаем к работе. Маз».
Расшифровав радиограмму, Голощекин немедленно поднялся к начальнику «Абверкоманды» майору Гемприх-Петергофу и, стараясь сдержать ликование, распиравшее грудь, выпалил:
– Группа Филина вышла на связь!
Майор стоял у окна и садовыми ножницами подрезал разросшийся в горшке куст розы. Он быстро повернулся к Голощекину и совсем по-приятельски произнес:
– Филипп, знаете, кем я бы хотел стать, если бы не закончил Александровское юнкерское училище?
– Надо полагать, что садовником, господин майор, – быстро нашелся с ответом обер-лейтенант.
– Ха-ха! – громко рассмеялся Гемприх-Петергоф. – А вы, я вижу, не без юмора… Это хорошо. В нашем суровом ратном деле спасает только юмор, пусть даже если он будет грубый и солдатский. А вы пошутили весьма тонко. За вашими плечами чувствуется кадетское образование, полученное где-нибудь в Нормандии, где весьма сильна русская община. Это я высказался без всякой иронии… Нет, дорогой Филипп, пожалуй, я бы стал продавцом роз. Мне нравится дарить людям радость. В моем большом доме под Кенигсбергом растут точно такие же красивые розы, с невероятно красными бутонами.
– А вы – романтик, господин майор.
– Где-то вы правы. Наверняка вас подняли бы на смех, если что-нибудь подобное вы сказали бы в мой адрес в другом обществе. Но мы-то с вами русские… как это ни странно звучит… и знаем, что даже на войне есть место романтике. Эмиграция не вытравила в нас чувство прекрасного, хотя пришлось насмотреться всякого. Мне доводилось видеть бывшего губернатора обыкновенным лакеем, а отпрыска знатнейшей фамилии примерзким шулером! Так что в этом мире много что меняется; единственное, что остается неизменным, это – ненависть к большевикам. – Майор открыл ящик стола и положил в него ножницы, после чего взял со стола радиосообщение и внимательно прочитал. – Сколько прошло дней с начала командировки?
