Раскрыв блокнот, майор принялся за составление шифровки.
«Мазу. Вам не стоит беспокоиться. Курьер не знает ни ваших имен, ни адреса, где вы проживаете. У него были чистые бланки документов с вашими фотографиями. Но уверяю вас, снимки нечеткие. Уходить на восток не советуем, в этом случае связь может оборваться. Вам лучше возвращаться в Псков. Наиболее благоприятное место перехода через линию фронта между городами Холм и Торопец, близ деревни Хвороба. Время возможного перехода с одиннадцати вечера до двух часов ночи. Пароль прежний – «Майор Петергоф». Буду рад встрече. Петергоф».
Последние две недели Михаила Аверьянова не покидало ощущение скорой разлуки. Осознавал, что от прежней жизни останутся лишь воспоминания. Все, что с ним происходило теперь, будет напоминать прекрасный яркий сон, которому не суждено более повториться.
Вчера вечером Артем потянулся к нему, а когда он взял его на руки, крепко держал его за шею, словно тоже предчувствовал расставание. Расчувствовавшись, Михаил прижимал к груди сына, понимая, что такого сладкого мгновения может не повториться. А как хотелось, чтобы таких радостных дней в его жизни было как можно больше!
Старший тоже не отходил от Михаила ни на шаг. Вдвоем им было чем заняться: играли в солдатиков, в прятки, а когда игрушек не доставало, он просто вырезал их из поленьев. Получалось хорошо, и дети искренне радовались подаркам, а много ли им еще нужно?
В один из вечеров Маруся подошла к Михаилу и, печально улыбнувшись, сказала:
– Вчера была у Ирины, моей школьной подруги, у нее сын немного постарше нашего… Все с лошадкой деревянной играл, пока мы разговаривали. Наш Артем увидел и стал плакать, тоже на лошадку захотел сесть. Я его в седло посадила, так он потом вставать не хотел, все упирался. Едва оттащила… Сегодня все магазины обошла, хотела такую же лошадку купить, но нигде не нашла. У знакомых спрашивала, тоже ни у кого нет. В сорок первом холода стояли сильные, вот все на дрова и пошло.
– Сделаю я ему лошадку, – пообещал Михаил.
В тот же день, выбрав в сарае подходящие чурбаны, он взялся за работу.
Решил сделать такую же лошадку-качалку, какая была у него в детстве. Вот оно, неразгаданное свойство человеческой памяти: столько лет прошло, столько событий свершилось, столько всего пережил, как хорошего, так и плохого, много раз был на краю гибели, один раз даже из могилы выбрался, а вот старенькую, со стертой краской лошадку, невесть откуда взявшуюся в их доме, вспоминает до сих пор. Лошадь широко улыбалась, показывая крупные белые зубы. Вспоминался даже ссохшийся запах дерева. Никогда он не был так счастлив, как в то время.
Работа шла хорошо, голова лошади выглядела, как настоящая. Он знал – старается для мальчишек, которые, безусловно, оценят его труд. Заберется сын на коня и вспомнит, чьи руки его смастерили.
После обеда подъехал Елисеев и сказал, что нужно срочно выезжать в Управление. Не сказав ни слова, Аверьянов отложил в сторону пилу с недоделанной работой и отправился за ним.
Волостнов выглядел угрюмым, но держался просто и ровно, как всегда. Михаил догадался, что предстоит непростой разговор.
– Сегодня будет последняя радиограмма, и на этом ставим точку, – глуховатым голосом объявил майор. – Текст радиограммы таков: «Петергофу. На запад не прорваться. Усилены меры контроля. Повсюду патрули. Трудно сказать, с чем это связано, но сейчас Вологда напоминает прифронтовой город. Обходными путями пришли в Буй. Передвигаться дальше с рацией опасно, решили ее припрятать. Как только представится возможность, сразу же выйдем на связь. Сейчас двигаемся на Урал. Маз». Все! Больше не будем портить кровь майору Петергофу, иначе его здоровье может не выдержать такой нагрузки. Все это нужно зашифровать.
– Сделаю, Лев Федорович.
– И еще вот что… Как отправишь радиограмму, сразу же поднимайся ко мне. Есть серьезный разговор.
– Хорошо, Лев Федорович, – ответил Михаил и неслышно вышел за Елисеевым.
Оставшись в одиночестве, Лев Федорович взял со стола распечатанный конверт, пришедший накануне, вытащил из него письмо, заверенное гербовой печатью, и вновь перечитал. Пришло официальное сообщение о том, что он переводится на новое место работы – в Москву! Ожидало повышение, вот только вряд ли его оставят в столице. Да и желания особого не возникало. Скорее всего, в очередной раз отправят укреплять какую-нибудь периферийную область. Так даже к лучшему – поменьше можно будет оглядываться на московское начальство. Сам себе хозяин!
Оставалось одно важное дело, которое следовало завершить, – операция «Барин». Если не удалось Аверьянова реабилитировать подчистую, то следует как-то поудачнее вывести его из-под удара. После того как он уедет в Москву, вряд ли ему кто-то сумеет помочь – будет отбывать оставшийся срок. А набегает немало, целых семь лет. В заключении время идет куда медленнее, чем на воле. За колючей проволокой с ним может произойти все что угодно. Там не санаторий, может тяжело заболеть и выйти на свободу инвалидом, его могут «поднять на ножи» уголовники, содействие следствию от них не укроешь, может просто сгинуть где-то в заледенелых пластах вечной мерзлоты. Михаил Аверьянов достоин куда лучшей доли, и очень жаль, что у него не получилось добиться помилования. Впрочем, есть кое-какой выход. Подняв трубку, майор сказал:
– Соедините меня с Прокофьевым.
Волостнов сдружился с Павлом Прокофьевым во время учебы в институте. Позже судьба развела их в разные стороны – сам Лев Федорович стал слушателем Центральной школы ОГПУ, а Прокофьева направили в секретариат Президиума Верховного Совета СССР. Обо всех решениях, в том числе и помилованиях, Прокофьев узнавал одним из первых.
Уже через минуту он услышал жизнерадостный голос старого приятеля:
– Лев Федорович, как ты вовремя, я как раз хотел тебе звонить.
– Что-нибудь есть для меня? – понизив голос, спросил Волостнов.
– Ты о своем подопечном? Могу тебя порадовать, твое обращение дошло куда следует. Комиссия при Президиуме учла все обстоятельства вашего дела и время операции засчитала Аверьянову за отбывание срока. А сам срок заключения сократила с восьми лет до трех. Я тебе вышлю решение о помиловании.
– Спасибо, Павел, – неожиданно расчувствовался майор. – Это уже кое-что. Будем бороться дальше, может, что и получится.
Перевернута страница в последнем деле, которое предстояло решить. За него это никто бы не сделал, да и вряд ли еще кого-то интересует судьба обычного заключенного.
Негромко постучавшись, в кабинет вошел Аверьянов.
– Отстучал радиошифровку?
– Да, все отправил, Лев Федорович. Операции «Барин» конец?
Михаил держался с напускным безразличием. Может быть, даже слишком напускным, что совершенно не вязалось с сегодняшним днем. Но его понять можно, не каждый день случается перелом в судьбе. Который уже по счету… И всякий раз – один хуже другого. Какое испытание выпадет в этот раз на его долю, никому неведомо.
