– Да, конец… Меня переводят в Москву. Хочу привести все свои дела в порядок, в том числе в радиоигре «Барин». У меня для тебя есть новость. Твой срок сокращен до трех лет. Конечно, каждый день в заключении равносилен году на воле, но все-таки это уже кое-что. Время работы в операции «Барин» также вошло в срок. Так что тебе отбывать немногим более двух лет.
– Спасибо, Лев Федорович!
– Не благодари, – нахмурился майор. – К сожалению, я не добился того, на что рассчитывал. Ты достоин большего. Но не все в моей власти.
– Понимаю, Лев Федорович. – Аверьянов старался выглядеть бодро. В нем чувствовалась внутренняя сила. Не всякий может улыбаться, глядя прямо в черный зев суровой неизвестности. – Мне не страшно умереть, однажды уже такое со мной случилось. Мне просто страшно за Марусю и за семью.
– О Марусе не беспокойся, сделаю все, что обещал. Про нее никто ничего не узнает.
– Сколько у меня времени?
– Три дня. Секретов больше нет, ты можешь рассказать о себе всю правду Марусе. Так ей будет легче.
– Я понял, – согласился Михаил, – подберу подходящие слова. Можно мне идти?
– Иди! – произнес майор.
Попрощавшись, Аверьянов ушел. Оставшись в одиночестве, Волостнов достал папку с делом номер «В-144/39» и перевернул обложку. Некоторое время любовался красивым лицом Маруси, потом пролистал несколько страниц. Дело состояло из доносов о ее связи с Аверьяновым. Сплетни, грязь и ядовитая зависть к чужой любви. В личной жизни не было ничего такого, что могло бы заинтересовать органы НКВД. Обычная семья, каких множество. Вместе с тем в папке лежало нечто такое, что в одночасье может расколотить самое крепкое счастье.
Подержав папку в руках, словно пробуя ее на вес, майор подошел к пылающему камину и швырнул ее в полыхающие поленья. Огонь яростно растрепал страницы, а потом, испепелив их, успокоился и затих. Все! Больше нет дела Маруси Зотовой. Грязи тоже не осталось.
Живи, Маруся, счастливо, никто тебя не тронет.
Эпилог
Последние восемь месяцев он находился во Владимирском централе, ожидая своей участи. Суд по какой-то причине откладывался. От Маруси тоже не было никаких вестей. И это было самое тяжкое испытание. Ожидая худшего, Аверьянов практически не спал. Только в этот день удалось немного прикорнуть, но едва через решетки в камеру просочился тусклый свет, как он тотчас открыл глаза. Было где-то часа четыре утра. У него оставалось пару часов свободного времени, когда он предоставлен самому себе, а дальше все начнется по новой: тотальное недоверие следователей, изнуряющие допросы… Опять начнут копаться в его прошлом, расспрашивать, почему он не пустил себе пулю в лоб, зная о возможном пленении.
Когда же все это, наконец, закончится!
Неожиданно в двери заскрежетал ключ. Она с громким скрипом открылась, и в проеме предстал тучный сержант.
– На выход! – коротко скомандовал он.
В груди неприятно защемило: неужели это все?
Вот оно как бывает… Ждешь, надеешься, думаешь, наступит день, который принесет нечто такое, что изменит судьбу к лучшему. А в действительности через каких-то полчаса его ждет небытие, из которого не существует обратного хода.
– С вещами? – обронил Михаил, надеясь разговорить хмурого сержанта.
– Не понадобится.
Аверьянов вышел из камеры, заложив руки за спину. Сержант грохнул дверью и повернул ключ на два оборота.
– Пошел!
За несколько месяцев, проведенных в изоляторе, Михаил ни разу не слышал выстрелы, хотя был уверен, что расстреливают именно здесь. Скорее всего, приговор зачитывают где-то в подвале, оттуда выстрелов не услышать… Глушат метровые стены.
Он прошел несколько шагов, невольно приостановился у лестницы, которая уводила в подвал, ожидая команды, но начальственный голос строго скомандовал:
– Пошел вперед!
Значит, расстреливать будут где-то в другом месте. Тоже темном и глухом. «А может, все-таки на допрос? Мало ли чего? Ну, вот не спится следователю, и решил развлечь себя содержательной беседой с заключенным». Дальше по коридору еще одна лестница уводила на второй этаж, где обычно проходили допросы.
– Прямо! – скомандовал надзиратель.
– Куда меня? В другую тюрьму?
– К стене! – приказал надзиратель, не отвечая на вопрос.
Михаил привычно ткнулся лбом в шершавую прохладную поверхность стены. Поковырявшись в замочной скважине, надзиратель отомкнул дверь, выводящую наружу. С пустынной улицы ударил ветер, повеяло утренней прохладой.
– На выход!
С той стороны двери стояли два автоматчика – худощавые скуластые парни, один из них, тот, что повыше, скомандовал:
– К машине!
Впереди тарахтел грузовик с кузовом. Обычно именно в таком перевозят заключенных. У автомобиля стояли еще два солдата, автоматы держали небрежно, направив стволы в землю. Михаил подошел к грузовику и, не дожидаясь дальнейшей команды, по откинутой шаткой лестнице взобрался наверх. Холодное железо кузова было враждебным: источало страх всех тех людей, что в нем побывали.
Дверь громко и зловеще захлопнулась, будто закупоривала его навсегда. Грузовик, сердито затарахтев, покатил по дороге, ощущая колесами каждую колдобину. «Значит, все-таки расстреливать будут в другом месте, – равнодушно подумал Михаил. – Оно как-то практично. Не нужно особенно возиться, просто скинут куда-нибудь в овраг да засыпят землей».
Минут через сорок грузовик вдруг встал.
Ни дрожи в коленях, ни страха – ровным счетом ничего такого, что мог бы чувствовать человек перед расстрелом. Вот равнодушие присутствовало, но тому было простое объяснение, просто он очень устал ждать. Нечто подобное Аверьянов чувствовал, когда его расстреливали в первый раз. Но тогда была уверенность, что обязательно выкарабкается. В этот раз ничего такого он не ощущал…
Дверь открылась. Оказывается, его вывезли в поле, было безлюдно, наверняка где-то неподалеку выкопана яма. Аверьянов вышел из кузова и спустился по лесенке вниз. Два автоматчика стояли немного поодаль. Заложив руки за спину, он стал ждать команды. Неожиданно кто-то ухватил его за плечи и повернул.
Михаил невольно сглотнул – перед ним стоял Лев Федорович, правда, в этот раз на его плечах были полковничьи погоны.
– Ну, чего ты молчишь? – воскликнул Волостнов, прижимая его к себе. – Все позади! Все кончено! Ты свободен!
– Почему? – опешил Михаил.
– Принято решение продолжить операцию. Когда немцы отходили, они оставили очень разветвленную сеть, эти недобитки только и ждут, когда им дадут команду активизироваться. Многих из них ты знаешь лично, так что будешь полезен. Но для всех остальных ты мертв. О тебе никто не должен знать.
– Я понимаю.
