Я выговорился и замолчал, чувствуя себя очень неловко. Сейчас друг детства скривится и обзовет законченным уродом, которому делать нефиг...
К моему удивлению, он выслушал все очень внимательно, не перебивая. Потом сказал:
- Я подумаю, что можно сделать.
Это был удобный момент, чтобы задать несколько вопросов. Но - как всегда, некстати - зазвонил телефон. Не мой, а генкин, висящий у него на поясе.
- Извини, - сказал Мухин, доставая телефон. – Ну?
Услышанное, похоже, Генку позабавило. Он хмыкнул:
- А еще что?.. Ясно. А херово тебе не станет?
На этом беседа закончилась. Генка закрыл телефон, сунул в держатель на поясе и пробормотал:
- Вот же сучара!..
Взгляд у него был отстраненный какой-то, невидящий. Я сунул по старой привычке пустую бутылку под стол и взял в руки коньяк, который Муха принес с собой.
- Оставь эту целку в покое, - сказал Генка. - Мы ее в другой раз сломаем.
- А что такое? - спросил я.
- Надо заехать в одно место. Составишь компанию?
- Вообще-то в планах у меня сегодня лечь пораньше и выспаться после вчерашнего...
- Выспаться ты еще успеешь, - заявил Генка. - Когда заработаешь на двести лет безбедной жизни в собственном особняке на берегу Средиземного моря... Пошли.
Глава сорок четвертая
Уже на лестнице я вспомнил, что забыл выложить деньги из кармана. Сейфа у меня нет, но в ящике письменного стола они были бы в большей сохранности. Опять все пробухаю к чертовой матери!.. Даже на опохмелку не останется!..
Кстати: совершенно загадочная черта в моем характере. Я родился в простой советской семье. Жили мы очень скромно. Всегда. Мама находила прелесть в узаконенной нищете, приговаривая: "Зато мы по ночам спим спокойно...".
Так вот, я вас спрашиваю: откуда у меня после тридцати вдруг обнаружилась воистину купеческая тяга к кутежам и швырянию денег, словно это не деньги, достающиеся кровью, потом и головной болью, а конфетные фантики?
Мы вышли на улицу.
- Как тебе моя машина? - спросил Генка.
У обочины стояли три машины: джип "Гранд-черроки", белая "Волга" и ржавые "Жигули" первой модели.
- Какая именно? - спросил я и указал на "копейку". - Эта, что ли?
Генка захохотал.
- А с чувством юмора у тебя, как всегда, все в порядке, - сказал он и, извлекая из кармана ключи, подошел к джипу.
- Ты сядешь за руль? - удивился я.
- А что мне остается делать? - сказал Генка небрежно. - Нового водилы у меня пока нет... Так я не понял: ты намерен пешком идти или все же поедешь?
Обходя машину с другой стороны, я поинтересовался:
- А куда старый подевался?
- Его вчера грохнули.
- Кто грохнул? За что?!
- За то, что дураком был.
Я сел на переднее сидение, захлопнул дверцу, и Генка запустил мотор. Мы понеслись по улице.
- А чуть конкретнее? - спросил я. Только чтоб не молчать.
- Да купил этот мудак где-то ствол, - с видимой неохотой произнес Генка. - И все искал, как бы его испробовать. Я ему сказал: "Сами разберемся... Из машины не выходи...". А он полез в самое пекло. Ну, черного он, конечно, положил. Но и сам на пулю нарвался.
- М-да, - сказал я. - Тут пашешь, пашешь, как сука последняя. Сплошь серые будни... А совсем рядом у людей жизнь ну просто бурлит!
- В гробу б я видел такую жизнь, - сказал Генка. Как мне показалось - совершенно искренне. - Да только обратного хода нет.
- Почему?
- Ну, во-первых, на одну зарплату - даже хорошую по современным меркам - я уже жить не смогу. А, во-вторых, я много лет как велосипедист. Пока кручу педали - еду вперед, держу равновесие и обдуваюсь свежим ветерком. Как только перестану крутить педали - остановлюсь, упаду и что-нибудь себе сломаю. В лучшем случае - руку, а не шею... Так что нет, Стасик. Мне эту лямку тянуть, пока ластами вперед не понесут. Как Юрца, например.
Юра - имя не самое редкое в нашей стране, но внутри у меня сразу что-то оборвалось. От нехорошего предчувствия.
- Какого... Юрца?
- Воронина. Ты с ним знаком... Был знаком.
- Лет с десяти, - подтвердил я глухо. - Он помог мне контору открыть... Когда это произошло?
- Три дня назад. На Кипре. Он поехал бабки выбивать из одного урода, а тот решил, что выгоднее киллерам отстегнуть десять штук, чем весь долг отдавать... Короче, Юрца в гостинице положили, когда он душ принимал. Прямо сквозь занавеску долбанули из двух автоматов. У Юрца не было ни одного шанса... Такие вот дела. Похоронили сегодня утром.
- Как - сегодня?! - воскликнул я. - Черт!.. Поверь - я действительно не знал!..
- Ничего, - сказал Генка. - Сейчас приедем - помянем...
***
Он замолчал. Надолго. Я - тоже. Перед глазами стоял Юрец, как живой - веселый, энергичный и бесшабашный. Я не мог поверить, что его больше нет.
Это был уже пятый знакомый, в этом году преждевременно покинувший наш бренный мир. Только один умер от болезни (рак прямой кишки). Двое сковырнулись от неумеренного пьянства - сосуды не выдержали. Еще один - на машине докатался. А Юрца, значит, на Кипре убили...
Я вдруг с ужасающей отчетливостью осознал, что мне уже тридцать три года, а не двадцать три. Если я однажды утром не проснусь, это не вызовет у окружающих большого удивления. "Да, - скажут, - рано ушел, ему бы еще жить да жить...". И только.
В тридцать я, помнится, подвел первые итоги. Юность закончилась, наступила зрелость. Я был тогда полон оптимизма и рассчитывал сделать карьеру журналиста и прозаика. Ни фига не получилось.
Если я сегодня умру, что останется после меня? Кроме долгов, разумеется. И злословия журналистской братии...
Неизданные рукописи четырех тоненьких книг. Ну, можно еще из журналистики составить однотомник избранного.
Но кто это издаст? Никто. А раз так, поваляются мои папки на антресолях у наследников (при условии, что их сразу не выбросят, деля мое скромное имущество) - и канут в небытие, аминь.
Дай Бог мне состояться как предпринимателю. Это последний шанс утвердиться в жизни.
Я сделаю всё, чтобы стать на ноги. Я буду жесток. Я буду разорять.
Если понадобится, я буду убивать. Лично.
Той же самой рукой, которой я писал статьи из зала суда и критиковал работников правоохранительной системы.
Интеллектуал и идеалист-правдолюбец во мне умерли, когда я ушел из газеты с волчьим билетом.
Глава сорок пятая
- Приехали, - сказал Генка, выключая двигатель.
