Америка сегодня считает себя единственной великой державой… Нашу страну превращают в сырьевой придаток Америки и Европы, колонию. Мне два друга, художника, рассказывали, что видели, как на Севере летают самолеты и что-то кидают в болота. У местных жителей ничего нет, хлеба нет. Они ходят по лесам голодные, разутые, но чистые духом, выше всех западных, которых я знаю. Они верят в Бога и встречают рассвет с улыбкой. На их землю сбрасывают радиоактивные отходы! Неизвестно, кто это делает и по какому праву, это все происходит под Сольвычегодском. Под Москвой самое страшное место там, где наша святыня, Троице-Сергиева лавра. Там устроили могильник радиоактивных отходов. Кто разрешил? Пора навести порядок.
Мы должны подняться с колен, поклониться ветеранам, подвигу солдат разных национальностей, умиравших за Отечество. Надо почтить их память вставанием».
…Вот такой монолог о том, с кем сегодня идет борьба, произнес накануне Дня Победы 1995 года Илья Глазунов, блокадник, увидевший войну летом 1941 года под Лугой в дни германского наступления на вторую столицу России.
* * *
…Перед глазами Ильи представала картина народного горя, когда шел он в толпе беженцев и солдат к станции на последний пригородный поезд. Поэтому и создал большую картину об отступлении, о том, что пережил, видел своими глазами. Редко кто из дипломников брался писать на большом холсте (длиной пять метров и высотой два с половиной метра) композицию, составленную из двадцати фигур на переднем плане, не считая тех, что на заднем – движущихся к переправе солдат, танка, разных машин, лошадей, стада овец…
Выпускник института живописи продемонстрировал не только все, чему его научили и чего сам достиг в области пейзажа, портрета, композиции, но и гражданскую позицию: на такую тему, на подобную трактовку войны не покушались зрелые мастера, прошедшие фронт, смотревшие смерти в глаза, заслужившие ордена и медали за отвагу, боевые заслуги. Советская пропаганда сокрушительные поражения 1941 года стремилась забыть, замолчать колоссальные потери, грандиозные окружения, миллионы пленных. Художники обязаны были воспевать позорное, трагическое прошлое, трактуя его как объективную реальность, чуть ли не как прелюдию победы.
«Широко и многопланово отразились события войны, мысли и чувства советских людей в живописи, – читаем в статье „Изобразительное искусство“ энциклопедии „Великая Отечественная война“. – Произведения, непосредственно изображающие боевые действия, фронтовую обстановку, воплотили события войны в широком диапазоне – от крупных, решающих сражений, до отдельных боевых эпизодов и сцен фронтового быта».
Все так, но в этой широте не было места поражениям, отступлению войск, народному исходу, эвакуации, беженцам… В списке множества картин, упомянутых в этой энциклопедии, нет ни одной на тему, которую посмел взять молодой Илья Глазунов.
Мог ли выпускник института надеяться, что его профессор, написавший помпезный шедевр искусства тоталитаризма под названием «Праздник Победы 9 мая 1945 года на Красной площади», одобрит дипломную работу, хотя и названную нейтрально «Дороги войны», но представляющую совсем не ту дорогу, по которой предписано было передвигаться мастерам изобразительного искусства Советского Союза?
Картину не позволили защитить как диплом, так как это означало бы официальное одобрение. Не смог автор показать ее на выставке молодых художников в Москве, как ни старался. Добился только, что композицию увидели члены выставочной комиссии. Министр культуры СССР Михайлов, до 46 лет возглавлявший комсомол, долго смотрел на «Дороги войны». И вынес приговор, не подлежавший обжалованию.
– Отступаем?! – сказал он, хлопая по плечу Глазунова. – Так можно далеко отступать!
В монографии «Илья Глазунов», изданной в 1972 году, я увидел репродукцию картины и прочел о ней:
«…Фигуры людей, данные в „натуру“ (размер холста 2,5×5 м) на фоне темного неба в тревожном свете предгрозового солнца, выражают подлинную эпическую драму первых дней войны».
То была правда «заднего двора», о которой так образно сказал автор теории соцреализма, он же Верховный главнокомандующий, поставивший своей преступной политикой страну на грань катастрофы, чуть было не потерявший «колыбель революции».
Перед исследователем предстал первый, ранний, «пораженческий», как его назвали, вариант картины, утраченный автором.
«Центром композиции, – утверждается в монографии, – является солдат в выгоревшей гимнастерке». Упоминается в описании картины про стариков, сидевших у дороги, плачущую девочку, фигуру лежащей старухи в «сложном ракурсе», раненого бойца…
Позволю и я (по репродукции) расставить некоторые акценты. Боец не только «раненый», это красноармеец ярко выраженной азиатской наружности, каких много было в Красной армии; «сложного ракурса» старуха и склонившаяся над ней девочка успели спастись из какого-то стремительно захваченного еврейского местечка; стоящая на переднем плане русская женщина с младенцем напоминает Богоматерь со Спасителем.
Спустя двадцать лет после выхода первой монографии другой автор описал второй вариант «Дороги войны», попавший в музей. По репродукции видно, композиция прежняя, но лица и их выражения изменились, что дало основание совсем по-иному взглянуть на картину. Цитирую:
«В центре композиции – эпизод встречи на фронтовой дороге солдата и девушки. Неистребимая жажда жизни, преодолевающая трагизм времени, говорит о несокрушимости русского духа, о чистоте незамутненных чувств даже в годину страшных испытаний».
Итак, один автор увидел в центре полотна образ солдата в выгоревшей гимнастерке. Другой – там же обнаружил не одного, двух героев, чуть ли не в момент зарождения любви.
Я же между ними разглядел на переднем плане стоящего спиной к зрителям маленького мальчика с рюкзачком за плечами. Точно такой же рюкзачок нес Илюша Глазунов, шагая босыми ногами от Вырицы к Ропше. Вот кто находится в фокусе композиции, вот кто еще один главный герой картины, которую автор писал дважды, настолько она ему дорога как память о войне, о прошлой жизни, чуть было не оборвавшейся в дни бегства от врага.
Эта картина причинила много страданий Глазунову. И тогда, когда ее отвергли наставники, перечеркнув труд, исполненный по всем канонам классического искусства. И тогда, когда комиссия искусствоведов и начальствующих лиц во главе с министром культуры СССР решила ее судьбу.
Через несколько лет после окончания института художник написал второй вариант «Дорог войны». Близилась к закату эра Хрущева. При обсуждении картины в общем хоре вражды неожиданно прозвучал сильный голос союзника – генерала Евгения Ивановича Востокова, занимавшего должность начальника отдела культуры и искусства Главного политического управления армии. Генерал учился живописи у Исаака Бродского в тех же стенах, где Илья Глазунов, он закончил отделение искусствоведения университета. Глазунов не знал, что Востоков – поклонник его творчества. Бывший фронтовик, выживший после семи ранений, автор натюрмортов и пейзажей. Только одна у него картина о войне, на которой изображена увиденная им в 1945 году разбомбленная Дрезденская галерея. Генерал преподает военным историю живописи, он профессор, заслуженный деятель искусств. Я попросил его вспомнить о давнем обсуждении картины.
