– Так и собираешься стоять здесь всю ночь? – спрашиваю. – Мне бы поспать, так что, если хочешь показать нечто крышесносное, нельзя ли поторопиться? – Резкий вдох, и плотный комок подкатывает к горлу, когда ее ноги начинают двигаться мелкими шаркающими шажками к моей кровати. Она подходит так близко, что почти можно дотронуться. Затем опускается на край постели у меня в ногах, и я вижу ее лицо.
Глаза ее, Аннины, и вид их вышибает из меня сон покруче ведра ледяной воды на спину. Лицо у нее то же, что и во всех моих мечтах. Словно она узнает меня. Словно помнит. Мы долго-долго смотрим друг на друга. По ней пробегает рябь, она мерцает словно картинка на старой пленке.
– Я скучаю по тебе, – шепчу я.
Анна моргает. Когда она снова открывает глаза, они красны от крови. Подбородок вздрагивает в агонии, а на груди открываются и закрываются призрачные раны, уродливые алые цветы распускаются и исчезают у нее на руках.
Я ничем не могу ей помочь. Даже за руку подержать не могу. На самом деле она не здесь. Откидываюсь на подушку, ожоги вспыхивают на плечах, и некоторое время мы сидим молча, передавая боль туда-обратно. Я не закрываю глаза как можно дольше, пока в силах это выносить, потому что она хочет, чтобы я видел.
Глава 7
В итоге меня задалбывает ждать, и я снова звоню Гидеону утром. На минуту мне кажется, что гудки в трубке будут длиться бесконечно, и я начинаю гадать, уж не случилось ли с ним чего, когда он наконец отзывается.
– Гидеон? Где ты был? Ты получил мое сообщение?
– Сегодня рано утром. Я бы уже позвонил, но ты еще спал. Голос у тебя ужасный, Тезей.
– Видел бы ты, как я выгляжу. – Провожу ладонью по лицу, заглушая последние слова. С самого моего детства Гидеон всегда мог решить любую проблему. Когда бы у меня ни возникали вопросы, у него находились ответы на них. И именно к нему обращался папа, если дело принимало скверный оборот. Наделенный своей собственной разновидностью магии, он появлялся в моем детстве в самые подходящие моменты, входя к нам в дом в элегантном костюме и с какой-нибудь стремной английской едой мне на попробовать. Всякий раз при виде его лица в очках я понимал, что все будет хорошо. Но на сей раз у меня такое ощущение, будто он не хочет слышать, что я собираюсь сказать.
– Тезей?
– Да, Гидеон?
– Расскажи мне, что случилось.
Что случилось. В его устах это звучит так просто. Должно быть, я просидел у себя в спальне с Анной часа четыре, глядя, как у нее облезает кожа, а из глаз течет кровь. В промежутке между этим и рассветом я вырубился, потому что, когда в следующий раз открыл глаза, стояло утро, а в ногах кровати было пусто.
А теперь белый день и яркое солнце с этим своим смехотворным чувством безопасности. Оно прогоняет все, что таится в темноте, на миллионы миль прочь. При солнечном свете случившееся кажется невозможным, и хотя память об Анниных ранах свежа и вид ее, горящей в чреве домны, выжжен у меня на внутренней стороне век, при свете дня это представляется почти выдумкой.
– Тезей?
Набираю воздуха. Я стою у себя на крыльце, в утренней тишине, только доски поскрипывают под ногами. Ветра нет, и солнце просвечивает сквозь листву, согревает ткань моей рубашки. Я остро чувствую пустоту на том месте, где появлялась Анна, заглядывая в окно.
– Анна вернулась.
На том конце линии что-то падает на пол.
– Гидеон?
– Она не может. Это невозможно. – Голос его стал ниже и резче, и где-то глубоко внутри меня пятилетний малыш ежится. Спустя все эти годы гнев Гидеона все еще имеет надо мной власть. Одно его резкое словно – и я как щенок поджимаю хвост.
– Возможно или нет, но она здесь. Она контактирует со мной, словно просит о помощи. Я не знаю как. Мне надо понять, что делать. – Слова падают без малейшего отзвука надежды. Внезапно меня накрывает – как же я устал! Каким старым я себя чувствую. Слова Морврана – насчет уничтожения атама, расплавления его и утопления в глубокой воде – шевелятся где-то в затылке. Мысль неопределенная, но успокаивающая и как-то связана с Томасом и Кармель – и еще с чем-то, надо только чуток подумать. Что-то такое, сказанное мною некогда Анне, насчет возможностей. И выбора.
– Думаю, дело в атаме, – говорю. – По-моему, с ним что-то происходит.
– Не сваливай на атам. Это ты им владеешь. Не забывай об этом, – парирует он, и голос его суров.
– Я никогда об этом не забываю. Ни на минуту. С тех пор как умер папа.
Гидеон вздыхает.
– Когда я познакомился с твоим отцом, – говорит он, – он был не сильно старше тебя нынешнего. Разумеется, на тот момент он пользовался атамом далеко не так долго, как ты. Но я помню, каким старым он мне показался. Знаешь, однажды он хотел все бросить.
– Да? Он никогда об этом не рассказывал.
– Ну, полагаю, в конечном итоге это значения не имело. Ведь он не бросил.
– Почему? Разве не лучше было бы для всех, если бы бросил? Он был бы по-прежнему с нами. – Резко замолкаю, и Гидеон позволяет мне закончить мысль про себя. Папа был бы по-прежнему здесь. Но других людей не было бы. Он спас кто знает сколько жизней, изгоняя мертвых, и я должен делать то же.
– Как мне поступить с Анной? – спрашиваю.
– Никак.
– Никак? Ты серьезно?
– Серьезно, – отзывается он. – Очень серьезно. Судьба девушки трагична. Мы все это знаем. Но тебе надо оставить ее в прошлом и делать свое дело. Прекрати ковыряться в вещах, которые тебя не касаются. – Он умолкает, а я ничего не говорю. Морвран сказал почти то же самое, и от этого у меня на руках волоски встают дыбом.
– Тезей, ты всегда доверял мне прежде, поверь и теперь. Просто делай свое дело. Делай свое дело и отпусти девочку, и никому из нас не надо будет ничего бояться.
К почти всеобщему удивлению, я возвращаюсь в школу. Кармель явно уже пустила слух о моей болезни. Поэтому я мирюсь с любопытными расспросами, а когда меня спрашивают о перебинтованном плече – белый край повязки торчит из воротника рубашки, – стискиваю зубы и заливаю про несчастный случай в походе. Сначала мне было смешно, но теперь хочется, чтобы мама выбрала менее стыдную отмазку.
Полагаю, с тем же успехом я мог остаться дома, как и намеревался. Но перекатываться с грохотом по пустым комнатам как одинокий безумный мраморный шарик, пока мама объезжает клиентов и поставщиков оккультных товаров, не соответствует моему представлению о приятном времяпрепровождении. Не хотелось весь день смотреть телик, дожидаясь, пока Анна выползет из него, словно та покрытая плесенью баба из «Звонка». Поэтому я вернулся, решительно настроенный впитывать остатки мудрости, которую готовы преподать мне учителя старших классов. Это что-то вроде удара по голени, чтобы отвлечь от сломанной руки. Но теперь за каждым поворотом, в каждом классе перед глазами у меня только Анна. Ни один из уроков в конце года не оказывается настолько интересным, чтобы ее прогнать. Даже мистер Диксон, мой любимый учитель, совершенно неубедительно рассказывает о последствиях Семилетней войны. Мои мысли блуждают, и меж ушей взрывается голос Гидеона: «Прекрати ковыряться в вещах, которые тебя не касаются. Отпусти ее». Или это голос Морврана? Или Кармель?
