Я как раз встаю со стула, когда раздается стук в дверь. Но это не Томас. У нас в прихожей стоит Кармель. Вид у нее виноватый и несколько растерянный, но одежда по-прежнему подобрана по цветам, а прическа как всегда безупречна. И одновременно где-то в Тандер-Бее Томас представляет собой совершеннейшую развалину.
– Привет, – говорит она.
Мы с мамой переглядываемся. Непринужденность у нас получается так себе – мы просто застыли где были: я – на полпути со стула, а мама – нагнувшись над духовкой в рукавицах-прихватках.
– Можно с тобой поговорить? – спрашивает Кармель.
– Ты с Томасом поговорила?
Она отводит взгляд.
– Наверное, тебе лучше сначала с ним пообщаться.
Но стоит она так, что я невольно сдаюсь. Никогда прежде я не видел Кармель Джонс настолько не в своей тарелке. Она мнется, не зная, уйти или остаться, одна рука на дверной ручке, а вторая так стискивает ремень сумки, что тот того и гляди порвется. Мама кивает на дверь, потом на лестницу, ведущую наверх, в мою комнату, и делает мне глаза. Я вздыхаю.
– Ты как раз к обеду, Кармель, – говорит мама.
Та неуверенно улыбается:
– Спасибо, миссис Лоувуд. А что у вас на обед?
– Не знаю. Сама придумала.
– Мы спустимся через пару минут, мам, – говорю я и протискиваюсь мимо Кармель к лестнице.
Пока мы поднимаемся ко мне в комнату, в голове у меня мечутся вопросы. Что она здесь делает? Чего ей надо? Почему она не хочет поговорить с Томасом?
– И как же прошло твое большое свидание с Дереком? – спрашиваю я, закрывая дверь.
Она пожимает плечами:
– Нормально.
– Значит, оно стоило того, чтобы разбивать Томасу сердце? – выпаливаю я.
Не понимаю, почему я чувствую себя таким преданным. Отчасти мне кажется, что свидание с Дереком было лишь отмазкой и что на самом деле она никуда не ходила. Это меня бесит, и я хочу, чтобы она сказала то, за чем пришла сюда, спросила меня, останемся ли мы по-прежнему друзьями, чтобы я мог сказать ей «нет» и выгнать ее к чертовой матери из моего дома.
– Дерек не такой уж плохой, – говорит она. Невероятно. – Но дело не в нем. Вообще не в нем.
Очередное оскорбление застревает у меня на языке. Взгляд ее спокоен, и написанное у нее на лице извинение предназначено не только Томасу. Кармель пришла сюда не объясняться. Не спрашивать меня, останемся ли мы друзьями. Она пришла сказать, что мы ими и не были.
– Мама была права, – шепчу я. Меня таки бросают.
– Что?
– Ничего. Что происходит, Кармель?
Водит ногой. У нее имелись какие-то заготовки, некая торжественная речь, но теперь, когда она оказалась здесь, планы ее подводят. Слова «я никогда» и «это просто» сыплются у нее изо рта, а я прислоняюсь к комоду и жду. Прежде чем она сумеет сформулировать правильно, будет несколько фальстартов. Надо отдать ей должное – она не надувает губки и не пытается вытащить из меня наводящие вопросы, чтобы облегчить себе задачу. Кармель всегда оказывается крепче, чем я от нее ожидаю, вот почему происходящее не укладывается в голове. Наконец она смотрит мне прямо в глаза.
– Как ни скажи, все равно прозвучит эгоистично, – говорит она. – И да, это эгоистично. И мне нормально.
– О’кей, – говорю.
– Я все равно рада, что познакомилась с тобой и с Томасом. И за вычетом всех этих убийств… – она кривится, – я ни о чем не жалею.
Помалкиваю в ожидании «но». Оно надвигается.
– Но, думаю, суть в том, что я больше не хочу этим заниматься. У меня впереди целая жизнь, наполненная планами, целями и вещами, которые плохо сочетаются со смертью и покойниками. Я думала, что справлюсь на два фронта. Что смогу иметь и то и другое. Но я не могу. Поэтому делаю выбор – и ухожу.
Подбородок вскинут, она готова к бою. Ждет моего нападения. Как ни странно, мне не хочется нападать. Кармель не привязана к этому миру, как я или даже как Томас. Никто не растил ее ведьмой и не закалял ее кровью сталь бог знает сколько сотен лет назад. Она может выбирать. И несмотря на мою дружбу с Томасом, я не могу сердиться на нее за это.
– Полагаю, время сейчас более чем неудачное, – говорит она. – Учитывая все, что творится с Анной.
– Нормальное время, – говорю. – И ничего это не эгоистично. В смысле эгоистично, конечно, но… это хорошо. Что хуже – так это как ты швырнула Дерека Томасу в лицо.
Она виновато мотает головой:
– Просто это единственное, что я смогла придумать, чтобы он отстал.
– Это было жестоко, Кармель. Парень тебя любит. Ты об этом знаешь, верно? Поговори ты с ним, он бы…
– …отказался от всего? – Она улыбается. – Я ни за что его об этом не попрошу.
– Почему?
– Потому что тоже его люблю. – Она закусывает губу. Руки у нее скрещены на груди так, что почти обнимают ее. Как бы ни выглядела эта история в последний учебный день, решение далось Кармель нелегко. Она по-прежнему колеблется. Я вижу, как сомнения водоворотом кружат у нее в голове. Она хочет спросить, не совершает ли она ошибку, будет ли жалеть об этом, но боится услышать мой ответ.
– Ты же позаботишься о нем, да? – спрашивает она.
– Я буду рядом, если ему понадоблюсь. И спину прикрою.
Кармель улыбается:
– Лучше со всех сторон прикрывай. Он порой бывает страшно неловок.
Лицо ее словно сминается, и она быстро вытирает щеку, будто слезу смахивает:
– Я буду скучать по нему, Кас. Ты не представляешь, как я буду по нему скучать.
Теперь моя очередь подойти и обнять ее самым неуклюжим в ее жизни образом. Но она принимает это объятие и, кажется, всем весом опирается на мое плечо.
– Мы тоже будем скучать по тебе, Кармель, – говорю я.
Глава 14
– Томас, ты дома?
Стучу несколько раз, но когда пробую толкнуть дверь, она оказывается открыта. Сую голову внутрь – вроде в доме всё на месте. У Морврана с Томасом удивительная чистота для пары холостяков. Вот только комнатные растения у них никогда не выживают. Свищу Стелле, но не удивляюсь, когда она не выходит. Морврановой машины у дома нет, а псина всегда при нем. Закрываю за собой дверь и прохожу вглубь, через кухню. Из-за закрытой двери Томасовой комнаты доносится приглушенная музыка. Коротко стучу и поворачиваю ручку:
– Томас?
– Привет, Кас.
Не такой картины я ожидал. Он не спит, одет и деятелен – снует между захламленным письменным столом и еще более захламленной кроватью. Повсюду валяются раскрытые книги и расстелены газеты. Ноутбук тоже работает – в окружении трех переполненных пепельниц. Фу. В пальцах у Томаса зажата сигарета, и дым следует за ним томным хвостом.
