– Он стар, Кас, – говорит она. – Он был стар, еще когда ты в прошлый раз был здесь. Задремать днем для него обычное дело. – Она зачерпывает ложкой багряные зерна и старательно пережевывает семечки.
Справа от меня Томас хрустит своей частью граната и сплевывает семечки в кружку.
– Мы пересекли океан не для того чтобы ждать у моря погоды и кататься на Глазу
[16], – рявкает он.
Поначалу мне кажется, что он говорит это ради меня, но нет. Вид у него раздраженный и угрюмый; мокрые после душа волосы придают ему сходство с едва не утонувшим котом.
– Эй, – говорю, – не откусывай Джестин голову. Она же не виновата.
Томас презрительно кривит губы, а Джестин улыбается.
– Что вам двоим нужно, так это отвлечься, – заявляет она и встает из-за стола. – Идемте. Когда вернемся, Гидеон уже проснется.
Кто-то должен сообщить Джестин, что отвлечение работает, только если не знаешь, что тебя отвлекают. И Томасу тоже, потому что он, похоже, забыл обо всем, кроме нее. Они оживленно беседуют об астральных проекциях или о чем-то таком. Не уверен, правда, о чем именно. С тех пор как мы вышли из метро на станции «Лондонский мост», беседа сменила направление раз шесть, а я не особенно следил за ее ходом. То, что Джестин девушка привлекательная, тоже не повредит. Кто знает, вдруг она поможет ему пережить разрыв с Кармель.
– Кас, давай, – она не глядя протягивает руку назад и подтаскивает меня ближе к себе за рубашку. – Мы почти на месте.
«На месте» относится к лондонскому Тауэру, похожей на замок крепости, расположенной на северном берегу Темзы. Сооружение историческое, место бесчисленных пыток и казней, начиная с леди Джейн Грей и кончая Гаем Фоксом
[17], – туристы так и прут. Глядя на крепость, мы пересекаем Тауэрский мост, и я гадаю, сколько криков отражалось от этих каменных стен. Сколько крови помнит эта земля. Некогда отсеченные головы насаживали на пики и выставляли на мосту, пока они не падали в реку. Бросаю взгляд вниз, на бурую воду. Где-то в ее глубине старые кости по-прежнему норовят пробиться сквозь толщу ила.
Джестин покупает билеты, и мы проходим внутрь. Она говорит, экскурсовода ждать не будем – она достаточно часто бывала тут и помнит все интересное. Идем за ней, а она ведет нас по территории, рассказывая байки про жирных черных воронов, ковыляющих по газону. Томас слушает, улыбается и задает пару вежливых вопросов, но история не особенно его захватывает. Минут через десять я ловлю его тоскливый взгляд на длинные светлые волосы Джестин, и лицо у него становится как у брошенной собаки. Девушка напоминает ему Кармель, и это плохо. Золотая грива Джестин прострелена несколькими ярко-красными прядями. На самом деле она вообще не похожа на Кармель. У Кармель глаза карие и теплые. У Джестин – словно зеленый лед. Кармель красива в классическом смысле этого слова, тогда как Джестин просто эффектна.
– Кас, ты вообще слушаешь? – улыбается она, и я откашливаюсь. Я глазел.
– Не особенно.
– Ты тут уже бывал?
– Однажды. В то лето, когда мы тут гостили, Гидеон водил сюда нас с мамой. Не обижайся, тогда тоже было скучно.
Пока я трачу время подобным образом, мысли возвращаются к Анне. В моем воображении она страдает, и я страдаю вместе с ней. Наказывая себя, представляю самое худшее, все виды мук, какие способен придумать. Это единственное, что я могу, пока ее не вытащу.
За спиной у нас один из экскурсоводов-бифитеров
[18] ведет группу посетителей, отпуская иронические комментарии, исторгающие добродушный смех из их глоток, повторяя шутки, которые произносит дюжину раз на дню. Джестин втихую наблюдает за мной. Спустя несколько секунд она ведет нас дальше, наверх, в Белый Тауэр.
– А здесь нету чего-нибудь, где ступенек поменьше? – спрашивает Томас после обхода третьего этажа.
Этаж набит щитами и статуями коней и рыцарей в кольчугах и латах. Дети охают, ахают и тычут пальцами. Родители тоже. Вся башня вибрирует от шагов и болтовни. От июньского зноя и слишком большого количества тел жарко, слышно, как жужжат мухи.
– Ты это жужжание слышишь? – спрашивает Томас.
– Мухи, – отвечаю я, а он смотрит на меня со значением.
– Ага, но какие мухи?
Оглядываюсь. Жужжит не хуже, чем в коровнике, но ни одной мухи на самом деле нет. И кроме нас, похоже, никто ничего не замечает. И запах тоже есть, приторный и металлический. Я узнаю его где угодно. Старая кровь.
– Кас, – негромко говорит Томас, – обернись.
Оборачиваюсь – и оказываюсь лицом к витрине с использованным оружием. Его не стали чистить и полировать, оно так и покрыто запекшимися красными потеками и клочками тканей. С длинного моргенштерна свисает кусок скальпа с волосами. Некогда этой штукой проломили чью-то голову. Жужжание призрачных мух заставляет Томаса отмахиваться, хотя на самом деле их нет. Озираюсь – остальная выставка такая же. Витрина за витриной заполнены реликвиями войны, забрызганными красным. Из-под лат у одного из рыцарей торчит резиново-розовый узел внутренностей. Моя рука начинает подбираться к карману с атамом, и я чувствую, как Джестин прикасается к моей спине.
– Не надо вытаскивать его снова, – говорит она.
– Что здесь происходит? – спрашиваю я. – Когда мы только вошли, такого не было.
– Их так и использовали? – спрашивает Томас. – Это происходило на самом деле?
