Джестин обводит взглядом кровавую экспозицию и пожимает плечами:
– Не знаю. Вполне возможно. А может, и нет. Это легко может оказаться шоу. Бессильная ярость десятков мертвецов, она течет сквозь это место рекой. Их так много, что они лишены отдельных голосов и уже не помнят, кем были, – они просто проявление вроде вот этого.
– А в прошлый твой приезд так было, Кас? – спрашивает Томас.
Мотаю головой.
– Думаю, сейчас ты на это настроен, – говорит Джестин. – И, наверное, они тебе не показались. Большинство людей, разумеется, их не видят, но когда я приходила сюда в последний раз, в зал вошла маленькая девочка и расплакалась. Никто не мог ее успокоить. Она не говорила, почему расстроилась, но я-то поняла. Она обходила зал вместе с родными, плача, а они пытались заставить ее взглянуть на выпотрошенного рыцаря, словно ей от этого стало бы веселее.
Томас сглатывает:
– Жуть какая.
– А когда ты впервые это увидела? – спрашиваю я.
– Родители привели меня сюда, когда мне было восемь.
– Ты плакала?
– Никогда, – вскидывает она подбородок. – Но я поняла, в чем дело. – Она кивает в сторону двери. – Итак, хотите познакомиться с королевой?
Королева в часовне. Она сидит в первом ряду, молча, далеко слева. Темные волосы струятся по прямой спине, затянутой в корсет. Даже стоя в тридцати футах позади, невозможно ошибиться – сразу видно, что она мертва.
В данный момент в часовне пересменок между группами, а молодая пара как раз заканчивала фотографировать витражи, когда мы зашли. Теперь мы одни.
– Я не знаю, которая это из королев, – говорит Джестин. – Большинство говорят, что это призрак Анны Болейн
[19], второй жены Генриха Восьмого. Но это может быть и леди Джейн Грей. Она не говорит. И ни на один портрет не похожа.
Странное дело. Передо мной мертвая женщина, каких я повидал множество. Но эта – королева, и вдобавок знаменитая. Если можно обалдеть при виде знаменитости, только мертвой, то, видимо, это сейчас и происходит.
Джестин направляется в заднюю часть часовни, ближе к двери.
– Она реагирует на что-нибудь? – спрашиваю я.
Маловероятно. Она бесплотна. Будь она во плоти, ее бы видели все, а щелкавшая фотоаппаратом парочка понятия не имела, что они не одни. Однако интересно, окажется ли она на снимках при проявке, подарив им отличную байку для друзей и соседей.
– На меня – нет, – шепотом отвечает Джестин, а королева тем временем медленно оборачивается и смотрит на меня.
Движение царственное – или осторожное. Наверное, и то и другое. Она балансирует отсеченной головой. Ниже разреза она вся в крови, но происходит и кое-что еще. Я слышу шелест ее платья по скамье. Она уже не просто дым.
Упомянутых Джестин портретов мне видеть не доводилось, поэтому о сходстве ничего сказать не могу. Но на меня смотрит скорее не женщина, а девочка. Крохотная, бледная, губы тонкие. Только глаза красивые – темные и ясные. От нее веет утонченным достоинством и немного потрясением. Так бы реагировала любая королева, вдруг обнаружив присутствие парня в мятой одежде и с падающими на лицо волосами.
– Я должен поклониться, там, или еще что? – спрашиваю я уголком губ.
– Ты должен поторопиться, вот что ты должен, – бросает Джестин, выглядывая за дверь. – Следующая группа туристов будет здесь через пару минут.
Мы с Томасом переглядываемся.
– С чем поторопиться? – спрашиваю я.
– Отослать ее, – шепчет Джестин и выгибает бровь. – Используй атам.
– Она убивала людей? – спрашивает Томас. – Хотя бы вред им причиняла?
Сомневаюсь. Сомневаюсь, что она их хотя бы пугала. Не могу представить, чтобы эта девочка, эта королева-однодневка, представляла опасность хоть для кого-нибудь. Она печальна и странно безмятежна. Трудно объяснить, но, по-моему, сама идея показалась бы ей грубой и неприличной. Мысль о том, чтобы пырнуть ее ножом, то есть «отослать», как это, по-видимому, называет Джестин, вгоняет меня в краску.
– Давайте выбираться отсюда, – бормочу я и направляюсь к двери. Краем глаза замечаю, как Томас обозначает неуклюжий поклон, прежде чем последовать за мной. Оглядываюсь еще раз. Королева больше на нас не смотрит. Она обитает в своей церкви, безразличная к живым, балансируя на шее отсеченной головой.
– Я что-то упускаю? – спрашивает Джестин, когда мы снова оказываемся на воздухе.
Я быстро веду их к выходу. Гидеон уже наверняка проснулся, а с меня хватит этого места.
– Эй, – говорит она и берет меня под руку. – Я тебя обидела? Сделала что-то не так?
– Нет.
Глубокий вдох, сильный выдох. Она наглая и несколько бесцеремонная. Но я стараюсь помнить о том, за что она уже извинилась – за привычку не думая пускать в ход кулаки.
– Просто… Я не «отсылаю» призраков, если только они не представляют угрозы для живых.
На лице ее читается искреннее удивление:
– Но у тебя другая задача.
– Что?
– Ты инструмент. Носитель оружия. Важна только воля оружия. Не твоя. А атам не делает различий.
Мы останавливаемся перед лестницей возле выхода, лицом к лицу. Она произнесла эти слова с убежденностью. С верой. Вероятно, ей внушали это правило столько, сколько она себя помнит. И сейчас она смотрит на меня, смотрит прямо в глаза, с вызовом – мол, попробуй убедить меня в обратном. Даже если ничто из сказанного тобой мою точку зрения не изменит.
– Ну, я же носитель, как ты говоришь. В клинке моя кровь. Поэтому, думаю, теперь, у меня в руке, атам различия таки делает.
– Погоди минутку, – встревает Томас. – Если она член ор…
– …член ордена Бла-бла-бла. Да, думаю так и есть.
Джестин вскидывает подбородок. Замаскировать синяк на нижней челюсти она и не подумала. Ни косметики, ничего. Но она этим и не кичится.
– Ну разумеется, – ухмыляется она. – Кто, по-твоему, отправил тебе фотографию?
У Томаса слегка отвисает челюсть.
– А тебя не волновало, что твоего дядю это может разозлить? – спрашиваю я.
Джестин пожимает плечами. По-моему, она делает это еще чаще меня.
– Орден счел, что тебе пришла пора узнать, – говорит она. – Но не сердись на Гидеона слишком сильно. Он перестал быть действительным членом не один десяток лет назад.
Должно быть, порвал с ними одновременно с папой.
