Отправить ее дальше? Куда? В какое-то другое темное место? Может, худшее? Ответов нет. Никто не знает. Это словно последняя строчка в плохом ужастике. Что сталось с парнем, у которого вместо руки крюк? Никто не знает.
– Думаешь, она заслужила находиться там, где она сейчас? И я спрашиваю тебя. Не книжку, не философию, не орден.
– Я не знаю, почему она там оказалась, – говорит он. – Приговор ли это высшей силы или просто чувство вины, запертое в самом духе. Не нам решать, справедливо это или нет.
Господи, Гидеон. Я не о том спрашивал. Я почти готов сказать ему, что ожидал лучшего ответа, когда он продолжает:
– Но, судя по тому, что рассказал мне ты, эта девушка уже получила свою долю мучений. Если бы меня назначили ее судьей, я бы не мог обречь ее на большее.
– Спасибо тебе, Гидеон, – говорю я, и он оставляет прочее при себе.
Никто из нас не знает, что произойдет сегодня. Странное ощущение нереальности, переплетенное с отрицанием, словно этого никогда не случится, что оно так далеко, когда оставшееся время измеряется часами. Как так может быть, что через столь невеликий промежуток времени я увижу ее снова? Смогу прикоснуться к ней. Смогу вытащить ее из мрака.
Или отослать в свет.
Заткнись. Не усложняй.
Бок о бок мы входим в кухню. Кармель верна своему слову и разбила минимум одно блюдо. Киваю ей, и она вспыхивает. Она знает, что это мелочность, что ордену абсолютно без разницы, перебей она хоть двенадцать полных сервизов. Но эти люди вызывают у нее ощущение бессилия.
Пока мы едим, просто удивительно, сколько всего мы ухитряемся отложить на потом. Гидеон взбивает некоторое количество голландского соуса и организует несколько отличных сэндвичей с яйцом под оным соусом и кучу сосисок в придачу. Джестин обжаривает с медом и сахаром шесть самых больших и самых красных грейпфрутов, какие мне доводилось видеть.
– Нам нужно во все глаза следить за орденом, – говорит Томас между глотками. – Я не доверяю им ни на йоту. Мы с Кармель можем держать руку на пульсе, пока помогаем готовить ритуал.
– И дедушке не забудь позвонить, – вставляет Гидеон, и Томас удивленно смотрит на него:
– Вы знаете моего дедушку?
– Только по отзывам, – отвечает Гидеон.
– Он уже в курсе, – опускает глаза Томас. – У него вся вуду-сеть на низком старте будет. Они прикроют нам спины со своей стороны глобуса.
Вся вуду-сеть. Тихо жую свою порцию. Как бы славно было иметь Морврана на своей стороне. Все равно что прятать в рукаве ураган.
Соглашаясь с бунтом Кармель, мы оставляем в кухне полный разгром. После того как мы привели себя в порядок, Гидеон забирает Томаса и Кармель на встречу с членами ордена, а мы с Джестин решаем прогуляться по территории, поразнюхать или просто убить время.
– Скоро за одним из нас придут, – говорю я, пока мы бредем вдоль линии деревьев, прислушиваясь к журчащему шепоту ручейка неподалеку.
– Зачем?
– Ну, чтобы проинструктировать по поводу ритуала, – отвечаю я, а она мотает головой:
– Не ожидай слишком многого, Кас. Ты всего лишь инструмент, забыл?
Она отламывает сучок с низко висящей ветки и тычет меня им в грудь.
– То есть они просто пропихнут нас туда вслепую и будут надеяться, что мы сумеем удачно сымпровизировать? – Пожимаю плечами. – Не знаю, то ли глупо, то ли реально лестно.
Джестин улыбается и останавливается:
– Боишься?
– Тебя? – уточняю я, и она улыбается.
В нас обоих бурлит преждевременный адреналин, в мышцах ощущается пружинистое напряжение, у меня по капиллярам снуют мелкие серебристые рыбки. Когда она замахивается своей палкой мне в голову, я вижу ее за милю и ставлю ей подножку. Отвечает она острым локтем по башке и смехом, но движения ее серьезны. Она умела и стремительна – отличная подготовка. У нее есть контрприемы, которых я раньше не видел, и когда она пробивает мне в живот, я морщусь, хотя она и придерживает удары. Но все же я отбиваю в ответ и блокирую больше, чем пропускаю. Атам по-прежнему у меня в кармане. Это даже не половина того, на что я способен. Без него, однако, мы почти равны. Когда останавливаемся, пульс у нас частит, а адреналиновый дергун ушел. Хорошо. Раздражает, когда его некуда девать, как при пробуждении от кошмара.
– А ты не особенно паришься насчет ударить девочку, – замечает она.
– А ты не особенно паришься насчет ударить мальчика, – отзываюсь я. – Но это не по-настоящему. Вот ночью будет да. Если ты оставишь меня на той стороне, я все равно что покойник.
Она кивает:
– На орден Бидах Дуба были возложены обязанности. Ты извращаешь их, пытаясь вернуть мертвую убийцу.
– Она больше не убийца. И на самом деле никогда ею не была. Это все проклятие. – Неужели так трудно понять? Но чего я ждал? Нельзя выполоскать из человека сектантские убеждения всего за пару дней. – Что ты вообще об этом знаешь? В смысле по-настоящему знаешь? Что ты видела? Ты вообще что-нибудь видела? Или просто глотаешь все, что тебе говорят?
Она смотрит на меня обиженно и сердито, словно я поступаю нечестно. Но она, вероятно, попытается меня убить, и убить по праву, так что на здоровье.
– Много чего знаю. – Улыбается. – Возможно, ты принял меня за бессмысленного робота, но я учусь. Я слушаю. Разбираюсь. Гораздо больше, чем ты. Ты хоть знаешь, как работает атам?
– Я бью. Твари уходят.
Она смеется и бормочет что-то себе под нос. Кажется, я улавливаю выражение «тупой инструмент». С ударением на «тупой».
– Атам и та сторона связаны, – говорит она. – Он сам оттуда. Вот как он работает.
– В смысле он из ада, – говорю.
Атам у меня в кармане шевелится, словно внимательно прислушивается к разговору.
– Ад. Аббадон. Ахерон. Аид. Та сторона. Это просто слова, которыми люди обозначают место, куда уходят мертвые. – Джестин качает головой. Плечи ее поникают от внезапной усталости. – У нас мало времени, – говорит она. – А ты по-прежнему смотришь на меня так, словно я намерена стянуть у тебя деньги на обед. Я не хочу твоей смерти, Кас. И никогда не хотела. Я просто не понимаю, почему ты хочешь того, чего хочешь.
Может, дело в нашей недавней потасовке, но ее утомление оказывается заразным. Жалко, что она замешана во всем этом. Несмотря ни на что, она мне нравится. Но, как говорится, жалко у пчелки. Она придвигается ближе и проводит пальцами по моему подбородку. Я мягко отвожу ее руку.
– Хотя бы расскажи мне о ней, – говорит она.
– Что ты хочешь узнать? – спрашиваю и отворачиваюсь к деревьям.
– Что угодно, – пожимает плечами Джестин. – Что в ней было такого особенного? Что сделало тебя таким особенным для нее, что ради тебя она ушла в забвение?
