Кармель улыбается:
– Надо было мне свою биту взять. – И тут у нее делается странное лицо. – А кто-нибудь подумал, как мы доставим Анну обратно в Тандер-Бей? – спрашивает она. – В смысле готова спорить, что паспорт у нее просрочен.
Ржу, и остальные тоже хохочут, даже Гидеон.
– Вам двоим пора, – говорит он и машет в сторону двери. – Мы будем сразу за вами.
Они кивают и, проходя мимо меня, касаются моего плеча.
– Мне надо просить тебя позаботиться об их безопасности, если… – спрашиваю я Гидеона после их ухода.
– Нет, – отвечает он и опускает мне на плечо тяжелую руку. – Клянусь, не надо.
За день это место постарело на столетие. Электричество сменилось свечным освещением. Свечи мерцают на стенах коридоров и отражаются от каменной поверхности пола. Деловые костюмы тоже исчезли; все встречные облачены в рясы, и каждый, мимо кого мы проходим, делает благословляющий или молитвенный жест. Я никак им не отвечаю. На ум приходит один-единственный жест, но он кажется несколько неуместным.
Мы с Гидеоном перемещаемся по лабиринту коридоров и анфилад, пока не останавливаемся перед высокими дубовыми дверями. Не успеваю я поинтересоваться, где орден хранит таран, как двери распахиваются изнутри, обнаруживая каменную лестницу завивающуюся вниз, во мрак.
– Факел, – коротко бросает Гидеон, и один из стоящих у дверей протягивает ему требуемое.
Свет озаряет изящно вырезанные гранитные ступени. Я-то ожидал, что они окажутся темные, мокрые и примитивные.
– Осторожно, – говорю я, когда Гидеон начинает спускаться.
– Я не упаду, – отзывается он. – Зачем, по-твоему, я факел брал?
– Я не о том. Меня больше заботит, как бы ты не наступил на подол рясы и не свернул себе шею.
Он ворчит что-то насчет полной дееспособности, но ступает осторожно. Я иду следом и делаю то же самое. Факел факелом, а голова-то кружится. Перил нет, а ступеньки все вьются и вьются, пока чувство направления просто не отключается и я уже понятия не имею, как глубоко мы спустились. Воздух становится все более холодным и влажным. Такое ощущение, словно мы идем вниз по китовой глотке.
Дойдя до конца, нам приходится обогнуть стену, и сияние свечей внезапно бьет в лицо, когда мы вступаем в огромное круглое помещение. Свечи окаймляют стену тремя рядами: ряд белых, затем черных, а внутренний ряд складывается в узор из обоих цветов. Расставлены они на полках, вырубленных прямо в скале.
Рясы стоят в центре полукругом, готовым вот-вот замкнуться. Присутствуют только самые старшие члены ордена, и я разглядываю их лица – все они старые и безымянные, кроме Томаса и Кармель. Мне хочется, чтобы они сняли капюшоны. Когда волос не видно, вид у них жутковатый. Бёрк, разумеется, стоит в центре словно краеугольный камень. На сей раз он не изображает теплый прием. Черты его в свете свечей заострились, и таким я его и запомню. Подонок.
Томас и Кармель на краю полукруга, Томас старается выглядеть уместно, а Кармель вообще все по фигу. Они нервно улыбаются мне, а я таращусь на остальных членов ордена. У каждого на поясе мерцает заточенный нож. Оглядываюсь на Гидеона. Если что пойдет не так, лучше бы ему иметь какой-то фокус в рукаве, не то они с Томасом и Кармель и двух слов сказать не успеют, как сыграют в Юлия Цезаря.
Наши с Томасом взгляды скрещиваются, и мы смотрим вверх. Потолка не видно. Он слишком высоко, и свет до него не доходит. Снова смотрю на Томаса, и глаза у него округляются. Мы ненавидим это место. Ощущение, что оно подо всем. Под землей. Под водой. Плохое место для смерти.
С момента нашего с Гидеоном появления никто не произнес ни слова. Однако я чувствую их взгляды на своем лице и на рукоятке ножа, торчащей из заднего кармана. Они хотят, чтобы я его вынул. Они хотят видеть его, поохать и поахать над ним еще раз. И думать забудьте, сволочи. Я пройду сквозь врата, найду свою девушку и выйду обратно. Вот тогда и посмотрим, что вы скажете.
Руки начинают дрожать, стискиваю их в кулаки. За спиной у нас отдаются эхом шаги на лестнице. Джестин ведут Харди и Райт, но «ведут» неправильное слово. Они тут скорее эскорт. С моей точки зрения, все это представление ради нее.
Ей тоже позволили обойтись без красной рясы. А может, она сама отказалась. При взгляде на нее внутри настойчиво стучит, что она мне не враг и что трудно не доверять ей спустя столь долгое время, пусть это и кажется безумием. Она входит в круг, а ее сопровождающие ретируются обратно на лестницу. Круг ряс смыкается у нее за спиной, оставляя в центре нас одних. Она приветствует орден, а затем смотрит на меня, пытается улыбнуться и терпит неудачу. На ней белая футболка без рукавов и низко сидящие черные штаны. Ни видимых талисманов, ни медальонов, ни украшений. Но до меня долетает аромат розмарина. Ее помазали для защиты. К ноге пристегнуты вроде бы ножны, на втором бедре такой же карман. Где-то плачет ограбленная Лара Крофт.
– Мы правда не можем заставить тебя передумать? – спрашивает Бёрк без тени искренности.
– Давайте к делу уже, – бурчу я.
Он улыбается одними губами. Некоторые даже притворяться честными не умеют.
– Круг замкнут, – мягко произносит он. – Проход чист. Осталось только распахнуть его настежь. Но сначала ты должен выбрать себе якорь.
– Якорь?
– Человека, который свяжет тебя с этим планом существования. Без него ты не сможешь отыскать дорогу обратно. Выбрать должен каждый из вас.
Первым в голову приходит Гидеон. Но затем я перевожу взгляд левее.
– Томас, – говорю я.
Глаза у него делаются круглыми. Думаю, он пытается выглядеть польщенным, но в итоге выглядит так, словно у него живот болит.
– Колин Бёрк, – произносит рядом со мной Джестин. Тут без неожиданностей.
Томас сглатывает и делает шаг вперед. Вынимает из-за пояса фальшивый атам и обхватывает лезвие ладонью. Проводя лезвием по мякоти, он ухитряется не поморщиться, даже когда кровь выступает и течет по запястью. Он вытирает атам о рясу и сует его обратно за пояс, затем макает большой палец в кровь, собравшуюся лужицей у него на ладони. Она еще теплая, когда он рисует у меня на лбу, прямо над бровями, маленький полумесяц. Киваю ему, и он пятится. Рядом с ним таращит глаза Кармель. Они оба думали, что я выберу Гидеона. Я тоже так думал, пока рот не открыл.
Поворачиваюсь. Бёрк и Джестин повторяют ритуал. Его кровь у нее на коже – блестящая и ярко-красная. Когда она поворачивается ко мне лицом, я с трудом давлю порыв стереть эту грязь с ее лица. Она с трудом сглатывает, ее глаза сверкают. Адреналин начинает поступать в кровь, делая мир более четким, ясным, более непосредственным. Не совсем так, как с атамом в руках, но близко. Бёрк кивает, и остальные члены ордена вытаскивают свои ножи. Кармель отстает от них всего на полшага, когда они дружно проводят клинками по ладоням, а затем переворачивают руки, чтобы кровь капала на пол, разбиваясь о мозаику бледно-желтых асимметричных плиток. При каждом ударе капли об пол пламя свечей вспыхивает ярче, энергия, подобно волнам поверх сильного жара, устремляется в центр и отражается обратно. Я чувствую это у себя под ногами, она меняет поверхность. Трудно описать как именно. Как будто земли под нашими ногами становится меньше. Как будто она истончается или теряет плотность. Мы стоим на поверхности, которая поверхностью более не является.
