– Анна.
Засовываю атам в ножны в кармане и протягиваю руку, чтобы поднять ее с камня, но она обвивает меня руками и стискивает. Прижимаю ее голову к плечу и просто стою. Ни одному из нас не хочется размыкать объятий.
Она лишена температуры. Правила этого места отобрали у нее даже это, а мне так хочется ощутить прикосновение холодной кожи, какой я ее помню. Наверное, я должен просто радоваться, что у нее по-прежнему правильное количество суставов.
– Думаю, мне все равно, настоящий ты или нет, – говорит она мне в плечо.
– Я настоящий, – шепчу я ей в волосы. – Ты велела мне прийти.
Пальцы ее впиваются мне в спину, тянут за футболку. Тело как-то дергается у меня в руках, и поначалу я думаю, что ее сейчас стошнит. Но затем она отстраняется посмотреть на меня.
– Погоди, – говорит она. – Почему ты здесь? – Она лихорадочно обшаривает меня взглядом, сжатые кулаки камнями упираются мне в ребра. Она в панике. Она думает, что я умер.
– Я не умер, – говорю. – Честно.
Анна слезает со скалы, подозрительно наклонив голову набок:
– Тогда как? Здесь нет ничего не мертвого.
– На самом деле нас здесь двое, – говорю я, стискивая ее руку. – Я и та, другая, вредная девица, которую нам надо отыскать.
– Что? – улыбается Анна.
– Не важно. Главное – мы уходим. – Вот только я правда не знаю, как это сделать. Я не обвязан веревкой, за которую надо дернуть, чтобы меня вытянули обратно. Нам нужна Джестин.
Глаза у Анны сияют, кончики пальцев ощупывают мои плечи, по-прежнему ожидая, что я исчезну.
– Тебе не следовало приходить, – говорит она как бы с упреком, но у нее плохо получается.
– Ты сама мне велела, – говорю. – Ты сказала, что не можешь здесь оставаться.
Недоверчиво моргает:
– Я сказала? В данный момент все не так уж плохо.
Едва не смеюсь. Прямо сейчас – да. Когда у нее ни ожогов, ни порезов и она не связана мясницкой бечевкой, все не так уж плохо.
– Тебе надо возвращаться, Кассио, – шепчет Анна. – Он меня не отпустит.
Сквозь блеск в ее глазах я вижу, что это место сотворило с ней. Она словно бы стала меньше. Она счастлива видеть меня, но не верит по-настоящему, что я могу ее вытащить.
– Это не ему решать, – говорю.
– Решает всегда он, – поправляет она. – Все всегда как он хочет.
Обнимаю ее крепче. Она пробыла здесь больше полугода – но что это означает? Времени не существует. Даже я пробыл здесь слишком долго. Кажется, что я шел по лабиринту с Джестин около часа, а затем еще час без нее. Неверно. И близко к правде не лежало.
– Как это произошло? – спрашиваю. – Как он тебя одолел?
Она отстраняется и одной рукой теребит лямочку белого платья. Другой крепко держится за меня, и я ее тоже не отпускаю.
– Я сражаюсь и проигрываю, снова и снова, раз за разом, до бесконечности.
Она рассеянно смотрит мне через плечо, и я гадаю, что она видит. Если я посмотрю в ту же сторону, то вряд ли увижу то же самое. Взгляд ее заостряется.
– Прометей на скале. Знаешь эту историю? Каждый день он несет наказание за то, что дал смертным огонь: он прикован к скале, и орел выклевывает ему печень. Мне это наказание всегда казалось жалким. Думала, он же просто привыкнет к боли, и орлу придется придумывать новую пытку. Но ты не привыкаешь. А он придумывает.
– Мне так жаль, Анна, – говорю я, но слова отскакивают от нее.
Она не жалуется. В ее представлении никакого преступления здесь нет. Она считает это воздаянием. Справедливостью.
Она разглядывает мое лицо:
– Как давно это было? Я плохо тебя помню. Воспоминание где-то далеко, словно я знала тебя при жизни. – Улыбается. – Думаю, я позабыла, каков из себя мир.
– Ты вспомнишь.
Качает головой:
– Он меня не отпустит.
Странное движение. Оно ей не идет; болтается на ней криво и заставляет меня гадать, насколько серьезно она пострадала.
Мягко поднимаю ее на ноги:
– Нам надо идти. Надо найти моего друга, Джестин. Мы… – Сгибаюсь от острой боли в животе. Затем она пропадает, и я снова могу дышать.
– Кас. – Анна не мигая смотрит на мою футболку. Мне смотреть не надо – я и так знаю, что проступила кровь. Не уверен, значит ли это, что я недостаточно старательно про нее забываю или что время на исходе. Но лучше не рисковать.
– Что ты сделал? – Она прижимает ладонь мне к животу.
– Не важно. Нам просто надо отыскать Джестин, а затем мы можем отсюда выбираться.
Кто-то стучит меня по плечу. Оборачиваюсь и вижу Джестин, как всегда донельзя довольную собой.
Пальцы у нее покрыты ссадинами и порезами. По щекам и лбу боевой раскраской размазана кровь – наверное, утирала побитыми руками лицо.
– Где ты была? – спрашиваю. – Что случилось?
– Решала наши проблемы, – говорит она и лезет рукой в карман. Движение заставляет ее поморщиться, но, вынимая руку обратно, она просто сияет. На раскрытой ладони я вижу неровные куски блестящего серебра.
– Два полных кармана, – сообщает она. – Я нашла жилу. Металла. Того самого, из которого сделано лезвие Бидах Дуба. – Она убирает добычу с глаз долой.
Два полных кармана. Ордену с лихвой хватит, чтобы выковать новый атам. Внутри у меня что-то дергается, какая-то ревнивая тварь негромко рычит.
– Теперь у ордена будет свой правильный воин. Тебя и твоих он оставит в покое.
Я бы на это не рассчитывал, хочу я сказать, но она кивает на мою футболку:
– Рана начала проступать. Чувствую, и моя тоже. Думаю, это намек, что пора валить. – Она переводит взгляд на Анну, и обе спокойно друг друга рассматривают. Джестин ухмыляется: – Выглядит как на снимке.
Обнимаю Анну одной рукой, защищая:
– Давай просто убираться отсюда.
– Нет, – говорит Анна, и одновременно с ее словом раздается рев обеата: пронзительный металлический скрежет, идущий отовсюду сразу, словно он прямо над нами, а не внизу.
Джестин морщится и вытаскивает короткий нож и что-то вроде зубила. На обоих видны сколы и зазубрины. Полагаю, именно с их помощью она выковыривала металл из скалы.
– Это еще что за хрень? – спрашивает она, держа импровизированное оружие наготове.
– Обеат, – объясняю я. – Тот призрак, которого Анна утащила вниз прошлой осенью.
– Не призрак, – громко говорит Анна. – Он больше не призрак. Здесь – нет. Здесь он чудовище. Кошмар. И он меня не отпустит.
– Ты все время это повторяешь.
– Куда он, туда и я. – Она расстроенно закрывает глаза. – Не могу объяснить. Я теперь как бы одна из них. Часть его. Двадцать пять мертвых убийц. Четыре стенающие невинные жертвы. Мы таскаем его словно цепи. – Хрупкие бледные пальцы соскальзывают с плеч и разглаживают белую ткань платья. Болезненный, очищающий жест. Но когда она замечает, что Джестин смотрит, руки возвращаются на место.
