Геббельс считал инцидент пустяком, но Гитлер воспринял его гораздо серьезнее: он был убежден, что это дурное предзнаменование. Когда через несколько месяцев после этого случая скоропостижно скончался Пауль Людвиг Троост, Гитлер, опасавшийся более серьезных последствий, с заметным облегчением сказал Альберту Шпееру: «Архитектор должен был умереть».
Глава 3
Дегенерация
Солнце играло на золотой короне Карла Великого, когда он, верхом на лошади, ехал по Кёнигсплац в Мюнхене. Тяжелая, изящно расшитая мантия ниспадала с плеч короля франков. В это солнечное воскресное утро 18 июля 1937 года на улицы Мюнхена вышли почти сто тысяч человек, чтобы полюбоваться на театрализованное представление.
В сопровождении Ричарда Львиное Сердце и короля Германии и императора Священной Римской империи Фридриха I Барбароссы Карл проследовал дальше в сторону Принцрегентенштрассе и Английского парка. За монархами по Кёнигсплац прошествовали художники — Лукас Кранах Старший, Ганс Гольбейн Младший и Альбрехт Дюрер. Лошади тащили двадцать шесть платформ с живыми скульптурами, а за ними шли скальды, прорицательницы и средневековые шуты. В честь «германских» астрономов, таких как Кеплер и Коперник, была возведена трехметровая небесная сфера, окруженная четырьмя полуобнаженными нимфами. На платформе, посвященной сотворению мира, Адам и Ева расслабленно прислонялись к двум низким, похожим на грибы деревцам.
Своей чрезмерной пышностью парад германских героев напоминал диснеевскую экранизацию произведений Вагнера. После театрализованного представления под названием «2000 лет германского искусства» по площади маршем прошли эсэсовцы в черных мундирах, штурмовики СА в коричневых рубашках и несколько частей вермахта — всего 4000 человек. «Ну разве они не братья — художники и солдаты?» — риторически вопрошала партийная газета Völkischer Beobachter.
Над Принцрегентенштрассе, расправив крылья, медленно парит над землей пятиметровый золотой орел, укрепленный на платформе, которую тащат шесть тяжеловозов арденнской породы. Отряд крестоносцев, приветствуя фюрера, вздымает свои кроваво-красные знамена. Адольф Гитлер сидит, подавшись вперед, сжав руки между колен. Фуражка сдвинута на лоб. Рядом — рослые эсэсовцы, позади Гитлера стоит Герман Геринг в белом мундире и высоких черных кавалерийских сапогах, слева сидит министр пропаганды Йозеф Геббельс с женой Магдой. Справа — рейхсминистр Рудольф Гесс.
Этого события Гитлер ждал с нетерпением — сегодня он открывал музей, фундамент которого был заложен в тот злополучный день четыре года назад.
Открытие предполагалось не менее пышное: был объявлен трехдневный городской фестиваль «Дни немецкого искусства» с парадами, речами и выставками в честь возрождения немецкой культуры. Для его проведения неслучайно выбрали Мюнхен. Именно здесь зародилось и пролило свою первую кровь национал-социалистическое движение. Кёнигсплац стала для нацистов культовым местом. С 1920-х годов площадь была центром массовых партийных митингов, а после прихода к власти в 1933 году Гитлер провозгласил ее «церемониальной осью национал-социалистического движения». Газоны исчезли, вместо них площадь замостили двадцатью тысячами массивных гранитных плит. На восточной стороне площади были возведены важнейшие культовые здания партии. Прежде всего два Храма почета, где покоился прах шестнадцати нацистов, погибших во время «пивного путча» и объявленных мучениками национал-социализма. Оба павильона были построены по проекту Пауля Людвига Трооста.
Он же перестроил выходящий на Бриеннерштрассе «Коричневый дом» (Braunes Haus), национальную штаб-квартиру нацистской партии. У Гитлера был в этом здании кабинет, где на стене висел большой портрет промышленника и антисемита Генри Форда. Здесь же хранилась важнейшая партийная реликвия — «Кровавое знамя» (Blutfahne), на которое, согласно нацистской легенде, попали капли крови мучеников «пивного путча».
На восточной части Кёнигсплац Троост спроектировал еще два больших объекта (которые, в отличие от Храмов почета и «Коричневого дома», сохранились до наших дней): Административное здание НСДАП и «Дом фюрера» (Führerbau) — мюнхенскую резиденцию нацистского вождя, вульгарно-помпезное здание с огромными «мертвыми» пространствами, созданными ради монументального эстетического эффекта, в ущерб функциональности. В этом здании через год Гитлер подпишет Мюнхенское соглашение и пообещает Европе мир в обмен на Судетскую область Чехословакии.
После парада Гитлер поднялся на трибуну, сооруженную перед главным входом в новый Дом немецкого искусства (это здание, также спроектированное Троостом при личном участии фюрера, находится неподалеку, на краю Английского парка). На фоне длинного ряда колонн его речь звучала особенно эффектно:
Заявляю здесь и сейчас, что я полон решимости — точно так же, как в случае с неразберихой в политике, — раз и навсегда вычистить художественный язык в Германии. Непонятные «произведения искусства», которые можно постичь только с помощью претенциозных инструкций […] не должны более навязываться немецкому народу!
Публика ликовала. Речи Гитлера часто начинались спокойно, тихо, почти робко, пока он постепенно не раскалялся в эмоциональном и агрессивном крещендо. С помощью этой ораторской уловки на партийных собраниях ему часто удавалось довести публику до исступления. Но сегодня агрессия не была предназначена для того, чтобы разжечь массы соратников. Речь фюрера была адресована не его верным партийцам в Нюрнберге — он выступал на открытии музея перед семьями с детьми солнечным воскресеньем в Мюнхене.
Кубизм, дадаизм, футуризм, импрессионизм и т. п. не имеют никакого отношения к немецкому народу. Все эти термины ни стары, ни современны, это всего лишь напыщенная болтовня людей, которым Господь отказал в истинно художественной одаренности…
— вещал фюрер. «С каждой фразой Гитлер распалялся все больше и больше. Он кипел от злости. Слюна летела брызгами изо рта, так что даже ближайшие соратники смотрели на него с ужасом», — пишет историк искусства Пауль Ортвин Раве, который в тот день был среди публики.
Закончив речь, раскрасневшийся оратор потряс кулаком на фоне синего неба: «С этой минуты мы будем вести беспощадную войну, дабы уничтожить все враждебные элементы, стремящиеся подорвать нашу культуру». Гитлер объявлял войну современному искусству, и вряд ли это можно было выразить более однозначно.
Первая Большая немецкая художественная выставка, Grosse Deutsche Kunstausstellung, была задумана как непосредственное воплощение замысла Гитлера создать новое немецкое искусство. Это должно быть чистое, ясное и понятное искусство. Долой странные смешения стилей и эксперименты модернизма! Ежегодные выставки в Доме немецкого искусства должны были стать образцом стиля для немецких художников.
Выставка состояла из восьмисот восьмидесяти четырех произведений, прошедших тщательный отбор, однако Гитлер остался недоволен, хотя и скрывал это от посетителей.
Перед самым открытием, пытаясь представить себе, как воспримет выставку публика, Гитлер сам обошел все залы. Увиденное привело его в страшное негодование. «Никакой выставки в этом году не будет. Присланные работы совершенно ясно доказывают, что у нас в Германии пока нет художников, достойных занять место в этом великолепном здании», — возмущенно заявил он своему другу и личному фотографу Генриху Гофману.
