Бюхнер был не единственным мародером, которому удалось через некоторое время после войны вернуться в мир искусства. То же произошло и с художественным агентом Бруно Лозе — одним из поставщиков искусства для Геринга. Заместитель директора штаба Розенберга в Париже, главный куратор выставок похищенного искусства в музее Жё-де-Пом, человек, принимавший активное участие в разграблении французских музеев, после войны Лозе был арестован, однако в конце 1940-х выпущен из тюрьмы при условии, что он никогда больше не будет работать на художественном рынке. Похоже, этот запрет на профессию на Мюнхен не распространялся, и Лозе вновь вернулся к своим делам, на что местные власти смотрели сквозь пальцы. Как и Гофман, Лозе пытался вернуть себе конфискованные картины, поскольку утверждал, что получил их законным путем в годы войны. Так, ему удалось вновь заполучить работы нидерландских мастеров и экспрессионистов. О том, какие грязные сделки на самом деле совершал Лозе, узнали после его смерти в 2007 году: в его банковском сейфе в Швейцарии была обнаружена картина Камиля Писсарро «Набережная Малаке весной», о которой точно известно, что она была похищена гестапо сразу после аншлюса и продана нацистами с молотка в 1940 году.
Главный «художественный агент» Геринга Вальтер Хофер, следовавший за рейхсмаршалом до самого конца, тоже торговал искусством еще долгие годы после войны. Его выпустили из тюрьмы в 1947-м, и он помог американцам идентифицировать некоторые работы из коллекции Геринга. У самого Хофера, согласно расследованию, проведенному союзниками, не было обнаружено сколько-нибудь крупного состояния. В действительности же постоянные поездки Хофера в Швейцарию позволили ему утаить какую-то часть денег Геринга из довольно крупных сумм, которыми он распоряжался. Более поздние исследования показали, что он неоднократно обманывал своего начальника, называя ему заниженные цифры продаж, а разницу клал себе в карман. Французский трибунал в начале 1950-х приговорил Хофера заочно к десяти годам тюрьмы, но тот скрылся и так и не отбыл наказание. Хофер поселился на Кёнигинштрассе в Мюнхене, по соседству со своим бывшим конкурентом — небезызвестным Карлом Габерштоком.
Габершток тоже как ни в чем не бывало продолжал свою деятельность после войны. Его выпустили из-под стражи уже в 1946 году: Габерштоку удалось убедить следователя, что он якобы активно противодействовал нацистскому режиму и спасал жизни, помогая евреям получить выездные визы в обмен на произведения искусства.
Как и многие другие нацисты, он жил в Мюнхене и открыл галерею недалеко от Дома немецкого искусства. Он также вернул себе свою берлинскую галерею и потребовал, чтобы ему возвратили принадлежавшие ему работы из Мюнхенского центрального пункта сбора.
Габершток продолжал свою деятельность до самой смерти в 1956 году. Он был похоронен в крипте, созданной нацистским скульптором Йозефом Тораком. Коллекцию и свою большую библиотеку Габершток завещал Художественному собранию города Аугсбурга. Вдова арт-дилера основала и возглавила Фонд Карла и Магдалены Габершток. Сегодня коллекция этого фонда — главная ценность Аугсбургского музея, а у входа посетителей встречает бюст мародера. Многие работы из коллекции — результат сделок, которые Габершток провернул в нацистской Германии.
Последний директор Музея фюрера Герман Фосс тоже поселился в Мюнхене и снова занялся историей искусства — в частности, написал эссе о Франсуа Буше.
Бюхнер, Лозе, Гофман, Габершток — тот факт, что все эти люди после войны продолжали активно заниматься своей профессиональной деятельностью, свидетельствует, что послевоенная реституция и люстрация проходили далеко не безупречно.
Не раз бывало, что процесс реституции оборачивался очередным хищением, а способы, с помощью которых музеи, другие государственные учреждения и бывшие функционеры НСДАП завладевали произведениями искусства, пугающе напоминали методы нацистов. Система мародерской бюрократии практически не изменилась. Когда власти ФРГ в конце 1960-х решили избавиться от части коллекции Гитлера, они прибегли к услугам того же арт-дилера, что некогда продавал эти же произведения диктатору. Никто не придавал большого значения тому, что многие из этих работ краденые и что их разыскивают владельцы.
Иногда произведения искусства с сомнительным прошлым «отмывались». Так, в 1966–1967 годах правительство Баварии продало на аукционе 110 картин из государственного собрания, утаив, однако, от покупателей, что они когда-то принадлежали Мартину Борману и Герману Герингу. Вырученные деньги пошли на покупку других работ с менее запятнанным прошлым. Еще возмутительнее было то, что организатором аукциона выступил директор Старой пинакотеки Хальдор Зёнер — бывший нацист и видный член партии.
* * *
Скандал с ковром Меркель быстро стал одной из главных политических новостей. Оказавшись в столь неловком положении, фрау рейхсканцлер, если верить немецким СМИ, поспешила поскорее от него избавиться.
Но этот случай очень символичен и лишний раз доказывает, что попытка окончательно разобраться с собственным прошлым не особенно удалась даже в стране, приложившей для этого максимальные усилия. На похищенное искусство закрывали глаза почти семьдесят лет, и можно представить себе, каким количеством грязи обросла эта проблема. Каждый антикварный стул, стол, ковер или картина были потенциальной политической бомбой из прошлого.
Даже при том что в Германии процесс реституции искусства более или менее работал, случай с ковром Меркель показал, сколько еще предстоит сделать. В Германии есть множество проектов и учреждений с государственным финансированием, которые исследуют провенанс предметов искусства, но этого оказалось недостаточно. Der Spiegel рассчитал, что с сегодняшними ресурсами исследование происхождения всех работ, хранящихся в музейных фондах страны, займет несколько десятилетий. Искусствоведы говорят, что им не хватает рабочих рук, но в общественных дискуссиях все чаще звучит иное мнение: «ковер прошлого» надо скатать и выкинуть.
В дебатах, разгоревшихся в 2006 году после возвращения картины Кирхнера «Берлинская уличная сценка», многие видные деятели немецкого мира искусства требовали прекратить или по крайней мере усложнить процесс реституции произведений искусства, похищенных нацистами. Не только в Германии, но и во многих других странах не раз поднимался вопрос о том, что следует установить сроки давности в делах по реституции. Мол, пора закрыть эту тему, ее место в истории. Ничего нового тут нет: списать эти преступления за давностью лет предлагали еще с момента капитуляции нацистской Германии в 1945 году. Если бы тогда это удалось, вопрос о реституции сегодня бы не стоял.
Однако установление сроков давности сыграло бы на руку мародерам и тем, кто более или менее сознательно извлекал выгоду из этих преступлений.
Но еще более серьезная проблема заключается в том, что преступления эти совершались не только в годы нацизма. После войны права многих потерпевших были снова ущемлены. Власти, государственные и частные музеи и другие учреждения игнорировали, обманывали, а иногда и шантажировали законных владельцев и их наследников. Их право на отнятые у них вещи оспаривалось и отрицалось. Многие арт-дилеры, замешанные в преступлениях, после войны, как мы видели, продолжали заниматься своей профессиональной деятельностью, а в некоторых случаях, как это ни абсурдно, отвечали за реституцию тех самых работ, в хищении которых сами же и участвовали.
