Сфера уменьшилась еще больше, по ее поверхности побежали серебряные прожилки; так пролитая в воду ртуть медленно закручивается спиралью. Лираэль знала: как только сфера сделается серебряной целиком, необходимо нанести удар – за те несколько мгновений, когда Ораннис окажется полностью скован. А сковать его предстоит не Семерым, но Восьмерым, поняла девушка, ведь Моггет – Ираэль – не кто иной, как Восьмой светоч, который и сам долго пробыл в плену у Семерых.
Трезвонили колокольцы, пел Ираэль, лаял Кибет, скорбела Астараэль. Серебряный блеск разливался все шире, Лираэль шагнула ближе и занесла оружие, созданное для нее Сэмом из меча, и крови, и духа Семерых, заключенного в ветряной флейте.
Ораннис заговорил вновь, на сей раз с язвительной горечью.
– Но почему, Ираэль? – вопросил он. Последнее темное пятно исчезло под наплывом серебра, и сияющая металлическая сфера медленно опустилась на землю. – Почему?
Ответ Ираэля донесся словно издалека, слова капля по капле просачивались в сознание девушки, а она, вскинув меч еще выше и выгнувшись назад, изготовилась нанести могучий удар, способный разрубить сферу надвое.
– Жизнь, – отозвался Ираэль; он и сам не знал, насколько он Моггет по сути своей. – Рыбонька, птички, теплое солнышко и тенистые деревья, полевые мышки среди пшеницы, в прохладном свете луны. Это все…
Дальше Лираэль уже не слушала. Призвав на помощь всю свою храбрость, она нанесла удар.
Меч со свистом обрушился на серебряный металл. Звук этот заглушил все прочее, клинок рассек сферу, сине-белые искры фонтанами взметнулись в пепельное небо.
Взрезая металл, меч плавился, и алый огонь потек по руке Лираэль. Девушка закричала от боли, но клинка не выпустила, вложив в удар всю свою силу и весь свой гнев. Она ощущала Оранниса в огне и в жаре. Враг пытался отомстить ей напоследок, напитывая ее своей разрушительной силой, и силе этой предстояло испепелить девушку дотла.
Лираэль вскрикнула снова – пламя объяло рукоять, и кисть девушки превратилась в сплошной сгусток боли. Но она по-прежнему не сдавалась: дело необходимо было довести до конца.
Меч прорезал сферу насквозь, и половины распались. Даже зная, что спастись не удастся, Лираэль попыталась разжать пальцы. Но Ораннис не отпускал своей жертвы, его еще связывал воедино тонкий мост – ее меч, остатки лезвия между полушариями. И мост этот сулил девушке гибель.
– Псина! – непроизвольно крикнула Лираэль, сама не зная, что такое говорит; боль и страх ослепляли девушку, заставляя ее позабыть о решимости просто взять и умереть. Снова и снова пыталась она разжать пальцы, но они вплавились в металл, и Ораннис растекался в ее крови, дабы поглотить и испепелить Лираэль своим огнем.
И тут собачьи клыки внезапно сомкнулись на запястье девушки. Лираэль почувствовала новую боль, но – боль очищающую, острую и внезапную. Оранниса не стало, как не стало и огня, грозившего уничтожить девушку. Только спустя мгновение Лираэль осознала: Псина откусила ей кисть.
Все то, что осталось от мстительной силы Оранниса, обратилось на Шкодливую Псину. Алый огонь расцвел вокруг нее. Собака выплюнула кисть, зашвырнув ее между полушариями, где та и осталась лежать, извиваясь и корчась подобно кошмарному пауку, созданному из почерневшей, обугленной плоти.
Гигантский сгусток пламени выплеснулся и захлестнул Псину; Лираэль отшатнулась назад, брови ей выжгло жаром. И вот, с протяжным воплем несбывшейся надежды, полушария разлетелись в разные стороны. Одно, едва не задев Лираэль, пронеслось мимо и рухнуло в залив, куда уже возвращалось море. Второе пролетело совсем рядом с Сабриэль и приземлилось у нее за спиной, взметнув пыль и пепел.
– Скован и расколот, – прошептала Лираэль, глядя на запястье и не веря своим глазам. Она все еще ощущала свою руку, хотя на ее месте остались лишь обожженная культя да обгорелый рукав.
Девушку затрясло; глаза застлали слезы, и Лираэль безудержно расплакалась. Не зная, что еще ей остается, она слепо побрела вперед, выкликая Псину.
– Да здесь я, здесь, – тихонько откликнулась Псина. Она лежала на боку в золе, там, где еще недавно громоздилась сфера. Заслышав голос хозяйки, собака вильнула хвостом – самым кончиком, не больше, и с земли не встала.
Лираэль опустилась на колени рядом с нею. На первый взгляд Псина вроде бы не пострадала, но девушка заметила, что морда ее словно припорошена белым инеем, а кожа на шее обвисла, как будто собака мгновенно состарилась. Псина с трудом приподняла голову и лизнула хозяйку в щеку.
– Что ж, хозяюшка, дело сделано, – прошептала она, снова роняя голову. – А теперь мне придется тебя покинуть.
– Нет! – зарыдала Лираэль. Она крепко обняла собаку своей искалеченной рукой и прижалась щекой к песьему носу. – Это я, я должна была погибнуть! Я тебя не отпущу! Я люблю тебя, Псинушка!
– Будут еще и собаки, и друзья, и любовь, – прошептала Псина. – Ты нашла свою семью, и обрела свое наследие, и заняла высокое положение в мире. Я тоже тебя люблю, но мое время здесь, с тобой, истекло. Прощай, Лираэль!
И Псина исчезла. На земле осталась лежать маленькая статуэтка собаки из мыльного камня.
Позади девушки послышался голос Ираэля, затем Сабриэль, и коротко звякнул Бельгаэр, освобождая Моггета от тысячелетнего рабства, – и до чего же странно было слышать эту одну-единственную ноту после дружного хора всех колокольцев. Но звук этот раздавался издалека, откуда-то из иного места и иного времени.
Спустя мгновение девушку отыскал Сэм. Она лежала в золе, свернувшись в комочек, изувеченной рукой прижимая к себе статуэтку собаки. А в здоровой руке она держала Астараэль, скорбящую, крепко стиснув пальцами язычок, чтобы тот ненароком не звякнул.
Эпилог
Ник стоял в реке и с интересом наблюдал, как течение подталкивает его под колени. Ему так хотелось уступить этому течению, прилечь, чтобы его подхватило и унесло водой вместе с чувством вины и пережитыми страданиями – куда бы ни текла эта река. Но Ник не мог даже двинуться: его удерживала на месте некая сила, исходящая от сгустка жара на лбу, – очень странное ощущение, тем более что вокруг царил лютый холод.
Спустя какое-то время – непонятно, прошли ли минуты, или часы, или дни, ведь в этом странном месте, где царили неизменные серые сумерки, время словно утрачивало смысл – Ник заметил, что рядом с ним сидит собака. Здоровенная черно-рыжая дворняга с серьезным взглядом. Собака показалась ему знакомой.
– Да ты же песик из моего сна, – промолвил Ник. Он наклонился и почесал собаку за ушами. – Только это был вовсе не сон, так? У тебя еще крылья были.
– Точно, – кивнула собака. – Я – Шкодливая Псина, Николас.
– Приятно познакомиться, – церемонно произнес Ник. Псина протянула лапу; Николас пожал ее. – А ты, случайно, не знаешь, где мы? Мне казалось, я…
– Умер, – весело подтвердила Псина. – Так и есть. Это – Смерть.
