В течение монолога тело старика соскальзывало по стене, на которую он опирался спиной, все ниже и ниже. Теперь он спохватился, сел прямее и переключился на новую тему:
– Когда-то мне привелось странствовать среди звезд и беседовать с разными инопланетянами, и могу доложить вам: что бы инопланетяне ни говорили, все сплошь тарабарщина. Вместе со своим экипажем я занимался оценкой новых планет и сочинял увесистые доклады, набивая их фактами, добытыми потом и кровью, в надежде порадовать этими фактами родную планету. Но когда мы вернулись на Землю, считаные единицы проявили к нашим открытиям хоть какой-нибудь интерес. Человечество повернулось к нам спиной. Ну а я в ответ повернулся спиной к человечеству. Там, в космосе, я встречал инопланетян. Много разных инопланетян, слишком много. Есть болтуны, заявляющие, что, если заглянуть им в душу, инопланетяне нам братья. А я говорю вам честь по чести, что в большинстве своем инопланетяне мерзки и отвратительны…
– За годы, проведенные в космосе, – прервал старика Дэвид, – а может статься, и не в космосе, а прямо здесь, на Земле, слышали ли вы что-нибудь об инопланетянах, называемых бесконечниками?
– Нет. Кажется, нет, хоть я ни с кем не встречался толком уже многие годы. Я не тот, кого можно назвать общительным…
– А есть тут, не слишком далеко, кто-нибудь, кто мог бы слышать о бесконечниках?
– За это, – отвечал старик, – поручиться не могу. Но если вы о том, есть ли тут в округе более разговорчивые, чем я, то в долине под горой живет кучка престарелых бездельников. До них всего-то миля или около того. Задайте им любой вопрос, и они осчастливят вас ответом. Только и делают, что болтают день-деньской. А уж если им подвернется новый вопрос или кто-то сунется к ним с предложением, то уж будьте уверены – они не упустят такой возможности, пока не обсосут ее со всех сторон.
– Вы, как погляжу, тоже не слишком застенчивы, – съязвил Коркоран и обратился к Дэвиду: – Раз уж мы здесь, может, осмотрим руины, прежде чем спуститься в долину?
– Нечего там осматривать, – рассердился старик. – Груды кирпича да кое-где остатки мостовой. Идите, если хочется, но все равно ничего стоящего не высмотрите. А я останусь здесь, на солнышке. Деревья и камни мне друзья, и солнышко тоже. С ним, правда, не поговоришь, зато оно дает вам тепло, поднимает настроение, а это дружеские поступки.
– Благодарим вас, – подвел черту Дэвид, – за то, что вы уделили нам столько времени…
С этими словами он круто повернулся и вошел в ворота. За воротами не было ни дороги, ни хотя бы тропинки, но в каменных завалах были кое-где заметны проплешины. Старик оказался прав: осматривать тут было, в общем, нечего. Отдельные стены еще держались, скелеты древних построек еще сохраняли подобие формы, но не подсказывали, что тут было прежде, даже намеком.
– Мы попусту теряем время, – заявил Дэвид. – Ничего интересного для нас тут нет.
– Но если не терять время попусту, – съехидничал Коркоран, – куда прикажете его девать?
– Тоже верно, – согласился Дэвид.
– Мне не дает покоя одна мысль, – признался Коркоран. – Вот мы попали почти за миллион лет от моего времени. Между вами и мной – тысяча тысячелетий. Вам я должен бы казаться дикарем, неуклюжим и невежественным, а вы мне – изощренным до зауми. Но ни вы, ни я не видим друг в друге особых странностей. В чем тут дело? Неужели человечество за миллион лет совсем не развивалось?
– Примите в расчет, что я из провинциалов. Мы в своей эпохе оставались дикими горцами, отчаянно цепляющимися за прежние ценности и прежний образ жизни. Возможно, мы даже перестарались, нами двигало чувство протеста, и мы как бы выпали за борт. Но в нашей эпохе нет недостатка в умных и утонченных. Люди построили великую техническую цивилизацию, исследовали космос. Люди сумели утихомирить политиков и извести национальные распри. Люди достигли уровня высочайшего общественного сознания. В мире, где мы живем, никто не может остаться без крыши над головой, без пищи на столе и медицинской помощи. По правде говоря, медикам теперь делать почти нечего. Болезни, убивавшие вас миллионами, искоренены без следа. Продолжительность жизни по сравнению с вашей выросла более чем вдвое. Присмотритесь к нашей эпохе, и у вас появится искушение назвать ее утопией.
Коркоран хмыкнул:
– Много же толку дала вам эта утопия! Эпоха, вы говорите, достигла утопии, а сами-то вы вылетели в трубу. Что же, спрашивается, довело вас до жизни такой, уж не вера ли в утопию?
– Что ж, может быть, – тихо произнес Дэвид. – Дело, наверное, не в самой утопии, а в отношении к ней…
– Вы имеете в виду пришедшее к вашим современникам ощущение, что все достигнуто и стремиться больше не к чему?
– Может быть, может быть. Точно не знаю…
Они углубились в руины еще немного, потом Коркоран спросил:
– А что с остальными? Вы можете с ними связаться?
– Мы с вами не в силах сделать почти ничего, а вот ковчег Мартина, где сейчас Хорас, оборудован системой связи. Хорас мог бы провести круговой опрос, хоть и очень осторожно. По разным эпохам наверняка раскидано немало таких же групп, как наша. И положение у них, может статься, не лучше нашего. Кто бы ни наслал на нас страшилище, робота-убийцу, вполне допустимо, что подобных роботов натравили и на них. Если какая-то группа и уцелела, то к любым вызовам она будет теперь относиться с большой опаской.
– Вы думаете, убийц подослали бесконечники?
– Скорее всего, да. Просто не представляю себе, кому еще это могло бы понадобиться.
– А бесконечникам-то это зачем? Так или иначе, они обратили вас в беспорядочное бегство во времени, и вы не можете казаться им теперь серьезной угрозой.
– А может быть, – ответил Дэвид, – мы сумеем объединиться, перегруппировать свои силы, а потом вернемся и создадим новое общество? Или отложим возвращение до отлета бесконечников к себе домой – так в этом случае мы можем казаться им еще опаснее! Пока хоть один из нас остается в живых, сохраняется и возможность, по крайней мере с их точки зрения, что, едва они отбудут, мы постараемся свести на нет всю проделанную ими работу.
– Но работа-то уже завершена!
– Не завершена, пока все люди до одного не будут либо мертвы, либо переведены в бестелесное состояние.
В течение всего разговора они шли вверх и вверх, приближаясь к гребню. Вокруг по-прежнему не было ничего интересного – каменные обломки да прижившиеся среди них кустики и деревца. На отдельных клочках земли, свободных от завалов, цвели цветы, по большей части лесные и луговые, но попадались и выжившие наследники и наследницы некогда культурных садов – анютины глазки, семейка тюльпанов, нашедшая приют в укромном углу меж двух уцелевших стен, и корявые кусты сирени, усыпанные сладко пахнущими бутонами.
Коркоран замешкался у этой буйной сирени, пригнул ветку к себе, вдохнул пьянящий аромат и подумал: а ведь все то же самое! Целый миллион лет – а как мало перемен! Земля все та же, цветы и деревья те же, никаких незнакомцев. И люди почти не изменились, если изменились вообще. Миллион лет – это на первый взгляд очень долгий срок и все же недостаточный для заметных физических перемен. А вот перемены интеллектуальные должны были произойти и, вероятно, произошли. Но не рано ли судить, не слишком ли мало людей будущего он видел – старика у ворот да Дэвида с его семейством?..
