Нелепо, конечно, что я упорствую в своем столь нелогичном отношении к путешествиям. Что бы я ни говорил и ни думал. Человек в конце концов совершенно естественным образом порвал свою зависимость от Земли. В этом-то, возможно, и коренится суть всего: я ощущаю неловкость при мысли, что спустя долгие тысячелетия Человек наконец перестал зависеть от своей родной планеты.
Дом полон принесенных со звезд сувениров. Как раз сегодня утром Аманда принесла красивый букет престраннейших цветов – он сейчас у меня на столе, – собранных на планете, название которой вылетело у меня из головы. Хотя оно не имеет значения, поскольку это не настоящее ее название, а имя, которое дали ей двое людей, Аманда и ее приятель Джордж. Планета находится в направлении яркой звезды, название которой я тоже не могу припомнить; планета не собственно этой звезды, а ее меньшего соседа, свет которого настолько слаб, что мы не увидели бы его даже в большой телескоп. В доме полно всяких нездешних предметов – ветки с сушеными ягодами, разноцветные камешки, куски экзотического дерева, причудливые остатки материальной культуры, подобранные в местах, где когда-то обитали разумные существа. К сожалению, у нас нет фотографий; наши фотоаппараты все еще в рабочем состоянии, но у нас нет пленки, чтобы их зарядить. Может быть, однажды снова найдут способ ее производства. Странно, что это заботит меня одного; все прочие снимками не интересуются.
Поначалу мы опасались, что, возвращаясь со звезд, можно угодить в место, где находится какой-нибудь большой твердый предмет или другой человек: это было бы чрезвычайно неприятно. Но думаю, что путешественник, перед тем как нацелиться на следующую точку материализации, заглядывает туда или как-то иначе оценивает ситуацию и условия. Должен признать, что мои описания весьма невнятны; я до сих пор не понимаю, что же, собственно, происходит, – возможно, оттого, что развившаяся у остальных способность к перемещениям у меня самого отсутствует начисто.
Во всяком случае – к этому-то я и вел, – на четвертом этаже мы отвели большой танцевальный зал под место, где материализуются возвращающиеся путешественники и куда всем прочим запрещено входить; зал этот совершенно пуст. Кто-то из молодых назвал помещение Вокзалом, вспомнив о тех поистине доисторических временах, когда автобусы и поезда отходили с вокзалов, и название закрепилось. Поначалу оно вызывало бурное веселье, особенно у молодежи. Должен признаться, мне оно забавным не кажется, хотя я не вижу вреда в том, что наш зал для прибытия странников так называют.
Я серьезно обдумывал причины развития этой способности, и – вопреки некоторым теориям, которые были выдвинуты теми, кто путешествовал и в силу этого полагают, что знают больше моего, – я считаю, что мы имеем дело с нормальным процессом эволюции; по крайней мере, так мне бы хотелось думать. Человек поднялся от скромного примата до разумного существа, стал изготовлять орудия, охотиться, заниматься сельским хозяйством, начал управлять окружающим его миром – словом, многие столетия уверенно двигался вперед, и продвижение это, надо признаться, не всегда шло на пользу ему самому и окружающим. Но главное, он развивался, и эти путешествия к звездам, возможно, – всего лишь очередная веха на пути его дальнейшего развития…
Глава 19
Джейсону никак не удавалось уснуть; он все не мог отделаться от мыслей о Принципе. Почему он стал думать о нем, Джейсон не знал и, чтобы избавиться от навязчивых размышлений, попытался вернуться к начальной их точке, однако не сумел ее вспомнить, и мысли одолевали по-прежнему.
Надо заснуть, твердил он себе. Тэтчер разбудит его рано утром, и вместе с Джоном он отправится в лагерь Горация Красное Облако. Путешествие вверх по реке его весьма прельщало, обещая быть интересным, – он уже давно не бывал далеко от дома; но каким бы захватывающим оно ни оказалось, завтра у него трудный день, и нужно выспаться.
Он пытался считать овец, складывать в уме числа, но овцы не желали прыгать через изгородь, а числа таяли в небытии, откуда он их вызывал, и Джейсон оставался со своими тревожными думами о Принципе.
Если Вселенная находится в стационарном состоянии, если у нее не было начала и не будет конца, если она всегда существовала и никогда не исчезнет, то в какой момент этой вечности появился Принцип? Или он, как и Вселенная, вечен? А если Вселенная находится в процессе эволюции, появившись в определенной точке пространства и времени, то существовал ли Принцип уже тогда или он зародился позднее – и из чего он зародился? И почему выбрана наша Галактика, думал Джейсон, почему Принцип решил поселиться именно в ней, когда существуют миллиарды других, которые могли бы стать его домом? Может, он появился в нашей Галактике и здесь остался, но если так, то какими уникальными особенностями, которые объяснили бы его появление, она обладает? Или же это нечто гораздо большее, чем можно себе представить, и то, что мы наблюдаем в нашей Галактике, – всего лишь скромный аванпост?
Все это бессмысленно. Ответа ему не найти; он не может предложить ни единой мало-мальски обоснованной разгадки того, что же в действительности произошло. У него нет данных; ни у кого нет данных. Единственный, кто может знать, – сам Принцип. Все его размышления, понимал Джейсон, – глупейшее занятие, ему вообще незачем искать ответы. Однако разум его все мучился и мучился вопросами, отчаянно борясь с неразрешимой проблемой.
Он беспокойно ворочался на постели, зарывался головой в подушку.
– Джейсон, – из темноты спросила Марта, – ты спишь?
– Почти, – пробормотал он. – Почти.
Глава 20
Он был гладко отполирован и блестел на утреннем солнце; он сказал, что его зовут Стэнли и что он очень рад их приходу. Из пришедших он узнал троих – Езекию, Джейсона и Красное Облако – и сказал, что молва о них дошла до Проекта. Познакомившись с Джоном, он выразил удовольствие от того, что встретил человека, путешествующего среди звезд. Он был учтив и обходителен, и при каждом движении на нем вспыхивали яркие блики. И еще он сказал, что они поступили по-соседски, нанеся визит, пусть даже по прошествии многих лет, и что он в отчаянии, поскольку не может предложить им угощения, ведь роботы не нуждаются ни в пище, ни в питье.
По всей видимости, за ними наблюдали с той самой минуты, когда цепочка каноэ впервые показалась на реке: когда они, вытащив лодки на берег и оставив при них гребцов, поднялись на вершину утеса, Стэнли их уже ждал.
Над утесом вздымалось само сооружение – громадное, с плавными изгибами, тонкое внизу и расширяющееся кверху, черное, но сияющее на солнце множеством металлических бликов; огромное, цветком поднимающееся к небу здание, больше похожее на фантастический монумент или дремлющую скульптуру. Оно было круглым, но окружность не замыкалась, и с одной стороны зиял пустотой вырезанный во всю высоту сооружения сектор. Понять его назначение казалось немыслимым.
Дальше лежали развалины древнего города, тут и там виднелись остатки разрушенных стен и покосившиеся металлические скелеты зданий, похожие то ли на поднятые стволы каких-то орудий, то ли на застывшие руки мертвецов, зарытых в землю поспешно и неглубоко.
