– Ничего не думаю, – ответила она, – но спроси у Барона. Он в этом понимает, по крайней мере, мне так говорили. – Тут она вспомнила, что Элеонора ушла от Барона, и сказала: – Лоуренс, хватит разглядывать портсигар Элеоноры будто старый еврей, что выискивает знак пробы.
– Я пытаюсь прочитать девиз, – сказал Лоуренс.
На верхней крышке портсигара красовался крохотный герб. Каролина с преувеличенным интересом наклонилась к Лоуренсу.
– Волчья голова, – сказал он. – Какой там девиз? Я не могу разобрать.
– «Fidelis et…»
[8], а дальше не помню, – сказала Элеонора. – Хотя в свое время знала. Это герб Хогартов. Викторианская подделка, я думаю. Мой бывший муж подарил мне этот портсигар на свадьбу. У него была страсть ставить семейный герб буквально на всем – на ложках, щетках для волос, ты даже не представляешь. Нет, Каролина, если серьезно, ты не думаешь, что все мы подвержены влиянию зла из-за этих черных месс? Я выяснила про Уилли. Ты-то, должно быть, все время знала, а мне и в голову прийти не могло. Как ты, вероятно, знаешь, их служат на Ноттинг-Хилл-Гейт.
Лоуренс сильно развел ей напиток, но она заметила это только теперь, отхлебнув, и укорила Эрнеста:
– Я, можно сказать, пью лимонад. Не скупись на джин, Эрнест.
Каролину захватил спектакль, который разыгрывала Элеонора. Это и в самом деле было всего лишь представление, но Элеонора брала тем, что целиком и полностью входила в роль. Речь, похоже, не могла идти о выборе Элеонорой роли, которую она играла, – роль была ей навязана и порабощала ее. В эту минуту она, казалось, пребывала под властью спиртного, но одновременно и в еще большей степени находилась под властью своей сценической роли – чокнутой дамочки под мухой. Этой роли она отдавалась самозабвенно, всем своим существом, и отделить Элеонору от образа, который владел ею в эти минуты, было таким же безнадежным делом, как пытаться отделить море от воды в нем.
Происходящее захватывало и ужасало Каролину. В былые дни притворство Элеоноры еще можно было распознать. Она меняла личность, как меняют платье в зависимости от обстоятельств, наблюдать за этим было забавно – розыгрыши Элеоноры были общеизвестны. Но она утратила прежнюю способность видеть себя со стороны, и теперь наблюдать ее было все равно что наблюдать игру рока. Когда в детстве Каролина строила рожи, ее стращали: «Если не прекратишь, то когда-нибудь гримаса так и прилипнет к лицу». Глядя на Элеонору, она чувствовала, что именно это и происходит с бывшей подругой. Образы, в которых та выступала, начинали с нею сживаться, и один из них, гротескный и неистребимый, вскоре окончательно пристанет к ее лицу.
– Она ни о чем не может думать, кроме черной мессы, – вздохнул Эрнест.
– Ты бы тоже не мог, если б жил с сатанистом, – заявила Элеонора, и ее лицо исказилось, как того требовала роль. Положив ладонь на руку Каролины и сверля ее взглядом, она произнесла, растягивая слова:
– Каролина, бедняжка, тебя преследуют духи, верно? И ты ведь знаешь, кто за этим стоит?
Она все больше переигрывала. Каролина попыталась вернуться к прежнему фарсу с оркестрантами и кембриджскими знакомыми.
– Но она одержима, – заявила Элеонора, все так же пристально глядя на Каролину.
Каролина в жизни не чувствовала себя менее одержимой. Она обнаружила, что становится тем спокойнее, чем очевиднее распад личности подруги, и это открытие повергло ее в шок.
– В жизни не чувствовала себя менее одержимой, – сказала она.
– Это я одержим, – произнес Эрнест, – потому что мы оказались на грани банкротства, а Элеонора бросила нашего единственного гаранта.
– Уилли не может забрать деньги из дела. Но он погубит нас всех по-другому. Я знаю. Я чувствую. Он напускает на нас могучую силу, – продолжала бредить Элеонора.
– Как звали вашего мужа? – спросил у нее Лоуренс.
– Ты воистину одержима, бедная девочка, – гнула свое Элеонора, по-прежнему сверля Каролину взглядом.
– Хогарт, – сообщил Эрнест с улыбкой фокусника, вытащившего кролика из цилиндра.
– Мервин, – запоздало ответила Элеонора.
– По-моему, мы с ним встречались. Он часом не проживает в Лэдл-Сэндсе, что в Суссексе?
– Да, – сказала Элеонора. – Умоляю, не напоминайте. Ему место в тюрьме. У меня была не жизнь, а трагедия, Лоуренс. Эрнест, правда у меня была не жизнь, а трагедия?
– Сплошная трагедия, – произнес Эрнест.
– А трагическая судьба этого мальчика– инвалида, – продолжала Элеонора. – Каролина, я ведь не рассказывала тебе о моем замужестве. Жуть. У него сын от первого брака, беспомощный инвалид. Но что я могла сделать? Такие трагедии происходят повсюду под влиянием злых духов, в них-то я верю. Эрнест, ты налил мне чистого лимонада, не скупись на джин.
– Ты надираешься, – сказал Эрнест.
– Разве это моя вина? Каролина, ты хоть сознаешь абсолютную силу черной мессы? Она, эта сила, действует все время.
– Я бы не стала переживать, – заметила Каролина. – Это всего лишь примитивные оргии, они не могут причинить большого вреда.
– Ты бывала на черной мессе?
– Ни разу. Я с трудом поспеваю на белые мессы по воскресеньям.
– Что такое белая месса? Эрнест, объясни, что такое белая месса.
– Она говорит о мессе, дорогая моя. Об обычной католической мессе, – сказал Эрнест.
– Ну, это совсем другое. А у черной мессы страшная сила. Она способна заставить предметы двигаться. Их не трогают, а они двигаются. Я про это столько всего читала. Еще там голые девушки, они всё говорят задом наперед. И непристойности. Эрнест, ты меня не принимаешь всерьез, а тебе бы сходить на черную мессу и поглядеть своими глазами. Наберись мужества. Я бы лично не посмела. Умерла бы на месте.
Каролина и Лоуренс в один голос сказали:
– Католики не могут пойти на черную мессу.
– Им не разрешается, – объяснил Эрнест.
– С ними обращаются как с малыми детьми, – сказала Элеонора. – Ты согласен, Лоуренс? – спросила она, потому что знала о его отходе от религии.
– Согласен, – миролюбиво ответил он.
– Если в черной мессе нет никакого чудовищного зла, то почему тогда ее запрещают? – настаивала она, не убирая ладони с руки Каролины.
– Я не утверждаю, что в ней нет великого зла, – ответила Каролина. – Я только говорю, что в ней много паясничанья.
– Я бы не стал так легко сбрасывать ее со счетов, – возразил Эрнест.
– Все зависит от того, как относиться ко злу, – сказала Каролина. – То есть если сравнивать его с силой добра. Например, эффект от черной мессы должен быть ничтожным, пока существует настоящая месса.
– Я бы не стал так легко сбрасывать со счетов силу зла, – стоял на своем Эрнест. – Она безусловно существует.
