– Ой, нет.
«Так я и ожидала», – подумала Луиза.
– Нет, беднягу Лоуренса не следует волновать письмом, от писем одни волнения, – заявила миссис Хогг. Ей, казалось, было приятно отдохнуть после утомительной дороги от станции в гору. К ней на глазах возвращались силы, Луиза же сидела рядом и хранила подчеркнутое молчание.
– Я узнала, что вы называете меня препротивной, – сказала миссис Хогг.
– В жизни всегда что-нибудь узнаешь, – заметила Луиза, моргнув черными глазами в такт собственным мыслям. Миссис Хогг видела только маленькие руки, сложенные на коленях под коричневой тканью.
– Вы не думаете, – вопросила миссис Хогг, – что вам самое время задуматься о своих грехах и готовиться к смерти?
– Именно так вы говорили с моим мужем, из-за вас он умер в отчаянье.
– Я денно и нощно выхаживала мистера Джеппа…
– Нет, – возразила Луиза, – только нощно. И лишь до тех пор, пока я не узнала про ваши разговоры.
– Ему следовало поговорить со священником, как я ему повторяла.
– Миссис Хогг, что вы хотите передать юному Лоуренсу?
– Только что он может не беспокоиться. Его я не стану привлекать к уголовной ответственности. Он поймет, что я имею в виду. И еще, миссис Джепп, – продолжила она, – вам тут одиноко, совсем одной.
– Вовсе мне не одиноко. Я не буду передавать юному Лоуренсу такое идиотское сообщение. Если у вас к нему претензии, будьте добры, напишите сэру Эдвину. В настоящее время моего внука нельзя беспокоить.
– Речь идет о клевете. В моем положении очень важно, какая у меня в миру репутация.
– Вы завладели письмом юного Лоуренса к мисс Каролине, – произнесла Луиза голосом, который у нее подчас появлялся, когда она выигрывала в рамми, угадав карты противников.
– Вы и вправду должны помнить, сколько вам лет, – сказала миссис Хогг. – Не следует вести себя, как младенец.
– Я не позволю вам жить со мной, – сказала Луиза.
– Вам нужна компаньонка.
– Я не слабоумная и, надеюсь, никогда не стану ей в такой степени, чтобы выбрать вас в компаньонки.
– Зачем вы храните бриллианты в хлебе?
Луиза не вздрогнула и даже не замялась. Больше того, ее сразу озарило: найти тайник – как это похоже на Лоуренса!
– Не отпираюсь, такая у меня привычка.
– Вы предаетесь греху.
– Преступлению, – возразила Луиза. – Слово «грех» тут едва ли подходит…
Миссис Хогг встала, не сводя безресничных глаз со смуглых рук на коричневой ткани. Неужели эта женщина и вправду выжила из ума?
– Подождите. Сядьте, – сказала Луиза. – Я хочу рассказать вам все о моем преступлении.
Она посмотрела широко открытыми глазами на миссис Хогг, снизу вверх. Их умоляющий взгляд был вполне убедителен.
Ободренная таким образом, миссис Хогг произнесла:
– Вы должны поговорить со священником.
Тем не менее она села, чтобы послушать Луизину исповедь.
– Я занимаюсь контрабандой, – сказала Луиза. – Не стану вдаваться в детали – память у меня уже не та, но у меня своя банда. Что вы на это скажете, милейшая Джорджина?
Луиза покосилась на миссис Хогг и сделала губы уточкой, словно целовала ветерок. Миссис Хогг застыла. Уж не пьяна ли она? Но в конце-то концов на семьдесят девятом году жизни…
– Банда? – наконец переспросила миссис Хогг.
– Банда. Нас четверо. Я главная, трое других – мужчины. Они тайно ввозят бриллианты из-за границы.
– В хлебных буханках?
– Не стану вдаваться в подробности. Я же сбываю камни в Лондоне через моих агентов.
– Ваша дочь про это не знает, – заявила миссис Хогг. – Если все это правда.
– Вы, разумеется, уже побывали у леди Мандерс? И рассказали, что сказано в украденном вами письме?
– Леди Мандерс очень за вас тревожится.
– Ну еще бы. Я это исправлю. А сейчас я назову вам участников моих контрабандных операций. Если вы все будете знать, то, уверена, впредь не станете беспокоить мою дочь.
– Можете на меня положиться, – заявила миссис Хогг.
– Не сомневаюсь. Итак, первый – некто мистер Уэбстер, местный пекарь. Замечательный человек, но сам он за границу не ездит. Про его роль в операциях я лучше умолчу. Затем пара, отец и сын, грустная история: мальчик – инвалид, но заграничные поездки приносят ему много пользы, да и отцу тоже. У них фамилия Хогарт. Отца зовут Мервин, а сына – Эндрю. Такая вот у меня банда.
После этих слов Джорджина Хогг разом сникла. Отвратительная меховая пелерина сползла у нее с плеча.
– Мервин и Эндрю! – произнесла она сдавленным голосом.
– Совершенно верно. Сами они именуют себя Хогартами.
– Вы порочны, – заявила миссис Хогг.
– Письмо вам теперь не понадобится, – сказала Луиза, – но все равно можете его оставить себе.
Миссис Хогг собрала меховую пелерину на своей необъятной груди и произнесла, не шевеля верхней губой – манера, неизменно поражавшая Луизу своей необычностью:
– Вы порочная женщина. Преступная порочная старуха, злобная старуха.
С этими словами она поспешно ушла. Луиза взобралась на чердак, откуда открывался вид на скрытую в лощине железнодорожную станцию, и в старый отцовский бинокль разглядела зловещую желтую осу – миссис Хогг, которая наконец поднялась на платформу.
Спустившись вниз, Луиза сказала уборщице:
– Эта моя недавняя гостья.
– Да, миссис Джепп?
– Захотела перебраться сюда и приглядывать за мной, а то я дряхлею.
– Гули-гули, совсем чокнулась.
Луиза вытянула ящик кухонного шкафчика, достала оттуда сложенную белую скатерть и аккуратно расстелила на краю стола у окна. Затем извлекла тонкую писчую бумагу и авторучку и написала послание из шести строчек. Сложила листок и положила на шкафчик, а белую скатерть вернула на место. Убрала авторучку и писчую бумагу, взяла листок и вышла в сад. Села на скамейку и в безмолвии мягкого ноябрьского денька несколько раз тихо повторила:
– Гули, гу-ули!
Вскоре из высокой голубятни выпорхнул голубь и сел на скамейку рядом с Луизой. Она скатала записку в крохотный свиток, засунула за ленточку на лапке серебристой птицы, погладила ей клюв смуглыми пальцами и отпустила. Голубь взмыл в небо и повернул в сторону Лэдл-Сэндса.
Бывает, что человек, укрепленный в вере неукоснительным соблюдением всех обрядов на протяжении полувека, медленно, но верно достигший в своем религиозном рвении абсолютного совершенства, доверчиво восходящий к Творцу извилистым земным путем, а чтобы для пущей верности вдвойне застраховаться, два раза в день дополняющий медитации дыхательной гимнастикой, – бывает, что такой человек впадает в панику перед лицом неприятностей, с какими сталкивается впервые. Если это случается, окружающие приходят в смятение. Если человека, который занимается религиозными медитациями, почитали за мудрость и самообладание, то его явная неспособность противостоять обычным житейским невзгодам причинит почитателям боль. Радуются лишь те, кто воплощает духовные крайности: дьявол – своему примитивному торжеству, а праведнейшие души – усматривая в этой реакции свидетельство той истины, что человек по природе своей подвержен слабостям, несмотря на постоянные молитвы и дыхательные упражнения.
