Книга Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 1: Левый берег и острова, страница 11. Автор книги Борис Носик

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 1: Левый берег и острова»

Cтраница 11

Коротенькая улица Регратье, что тут же за углом дома № 19, окутана тайнами и связана с противоречащими друг другу топонимическими легендами. Некоторые считают, что название улице дало обилие торговцев специями («регратьеров»). Другие связывают название улицы с именем здешнего землевладельца и казначея Регратье. Позднее ту часть улочки, что примыкает к набережной Бурбонов, стали называть улицей Безголовой женщины. Так называлось одно из здешних кабаре. На вывеске его была изображена безголовая женщина и надпись гласила: «Все в порядке» (то есть «от безголовой женщины зла не будет»). С той же улочкой связана и получившая большое распространение женоненавистническая легенда об умельце Люстюкрю, который научился своими жуткими щипцами изгонять из женских голов недобрые мысли. Хотя кабаре на улочке Регратье давно нет и «безголовая женщина» исчезла из ее названия, на углу улочки и набережной Бурбонов все еще стоит «безголовая женщина», подпитывая местный фольклор. На самом деле история этой обезглавленной статуи не менее страшна и поучительна, чем все островные легенды, и если бы у многочисленных, живущих на острове «левых» поклонников революции (тот же Леон Блюм) было время над ней задуматься, может, эти «слуги народа» задумались бы и над своей «революционностью». Ибо статуя в нише на углу улицы Регратье и набережной Бурбонов – это вовсе не «безголовая женщина», а обезглавленный святой Николай. Статую своего святого покровителя установил здесь первый хозяин и строитель дома Никола де Жассо, а голову ему снес в состоянии опьянения (идеологического или алкогольного, может, и того и другого) член революционного Конвента Кофиналь, живший тут же неподалеку. Казнить ученых, поэтов, аристократов, разбивать бесценные статуи, резать на куски полотна и гобелены – эту традицию российский Октябрь унаследовал от Великой французской революции (о чем Ленин, страстный поклонник французского и русского терроризма, неоднократно напоминал «товарищам» и презираемым им «широким массам»).

В трех минутах от дома Жассо и адвокатской конторы «твердокаменного коммуниста», адвоката коммунистов на процессе Кравченко мэтра Жоэ Нордмана, жила на той же улочке Регратье дочь адвоката мэтра Жоржа Изара Мишель Монье. Блестящий адвокат, ученый, член Академии, гуманист и антифашист, Жорж Изар (для «красного фашизма» он, один из немногих во Франции, не делал благодушного исключения) был адвокатом Виктора Кравченко на процессе. Собственно, он и был победителем на этом процессе, который провел блестяще. Работая над книгой о процессе, я часто бывал у Мишель Монье, и она мне рассказывала, как в квартире отца на бульваре Сен-Жермен впервые появился этот высокий, красивый, резкий, грубый, непримиримый русский (о том, что он украинец, он не упоминал никогда). Три юные дочери мэтра Изара украдкой поглядывали на него, и для одной из них это вторжение русской стихии в суперинтеллектуальный дом основателя «Эспри» не прошло безнаказанным: она вышла замуж за переводчика Кравченко, молодого русского эмигранта Сашу Зембулатова (уже в ту пору женатого). На процессе Кравченко раскулаченные, чудом выжившие украинские крестьяне рассказывали французам о коллективизации, ГУЛАГе, гибели близких. А функционеры компартии (и агенты советских служб) рассказывали о том, как в Москве кормят икрой и все, буквально все – не то что у них, в послевоенной Франции, – процветают. Легко догадаться, кому тогда поверила Франция: людям нужна альтернатива, а за морем телушка – полушка, the grass is greener on the other side of the hill…

На той же набережной Бурбонов жили в былые годы поэт-символист Стюарт Меррил и вождь сюрреалистов Андре Бретон, а также поразивший меня в годы моей читательской юности тонким знанием быта парижских сутенеров прозаик Шарль-Луи Филипп. В своих «Хрониках дикой канарейки» он оставил проникновенное описание здешних пейзажей:

«Вдоль всех набережных острова Сен-Луи, Бог мой, ваше небо – это провансальское небо, где по лазури плывут лазурные облачка. Над старыми набережными букинистов, Бог мой, ваше небо темнее, и по вечерам я вижу, как красное солнце садится там над трепетным горизонтом. Как раз в это время богатые люди выходят погулять на бульвары…»

Я бы кончил на этом свой рассказ, но вовремя вспомнил упрек моего состоятельного парижского друга Льва Семенова: «Никогда ты не сообщаешь, где закусить». Может, он и прав – человек, нагулявшись, хочет посидеть в ресторане. Ну что ж, на углу Бурбонской набережной и улицы Двух Мостов (rue des Deux-Ponts) можно закусить в ресторане «Au Franc Pinot», в который еще и в XVII веке заглядывали пассажиры приходящих судов, чтобы выпить стаканчик-другой красного вина. На главной улице острова допоздна шумит огромный, старинного вида ресторан «Наши предки галлы»(«Nos Ancêtres les Gaulois»)…

Если же в ваши планы не входит красивая жизнь, просто купите себе на острове мороженое «Бертийон» (Bertillon), говорят, это лучшее в городе мороженое. На мой вкус, все же чуть хуже московского.

Левый берег
Всечеловеческий Париж! В тебе я сам
Таил свою любовь, таил свои созданья,
Но знал консьерж мой час стыдливого свиданья…
Вяч. Иванов
По следам римских легионеров

Конечно, следы какой-нибудь галло-римской войны, описанной Юлием Цезарем (он умер за 40 лет до Рождества Христова), у которого упомянут уже этот город паризиев, или следы эпохи долгого и мирного существования (Рах Romana) под эгидой сперва могучего, а потом и слабеющего Рима, – конечно, следы эти не так наглядны и выразительны в Париже, как, скажем, в самом Риме или даже во «французском Риме» – городе Ниме, однако некоторые из этих следов все же встретятся нам, когда мы с вами отправимся гулять по левому берегу Сены: а где ж еще было селиться древним парижанам в те времена, уходя с перенаселенного острова Сите? Не на правом же заболоченном берегу! Следы эти напомнят нам, что люди жили тут и до Хлодвига, и до Франциска I, и до всех восемнадцати Людовиков – жили, страдали или радовались жизни… и время от времени мылись в бане. Конечно, истекшие века и тысячелетия облагородили в наших глазах ту давно ушедшую жизнь, покрыли ее благородной позолотой и патиной времени, прикрыли завесою тайны, так что и бани называются не банями даже, а термами: то же, что баня, но меньше воды и больше благородства, притом какие великолепные, какие величественные это были строения, истинные шедевры архитектуры. И то сказать, в них ведь не только смывали грязь, тешили плоть и пили вино, в этих термах: в них читали стихи, спорили, рассуждали о бренности земной жизни… Попарившись, переходили в прохладный фригидарий (в древнем этом слове чудятся не только благословенные нынешние холодильники и рефрижераторы, но и проклятая фригидность), чтобы охлаждаться, а точнее даже – прохлаждаться. Нынче очищенная археологами стена этого прохладительного рая близко подходит к горячему перекрестку бульваров Сен-Мишель и Сен-Жермен, на тротуарах перекрестка не прохлаждаются даже туристы, по ним, завидев зеленый глаз светофора, несутся куда-то сломя голову, не успевая подумать о смысле всех этих передвижений.

Неторопливые римляне, прохлаждавшиеся тут добрых две тысячи лет тому назад, обитали в своих виллах, покрывавших этот склон горы Святой Женевьевы, в ту далекую пору носившей еще латинское название, с нынешней точки зрения, вполне медицинское – Лейкоцитиус, однако в ту пору свидетельствовавшее лишь о белизне камней или белизне стен. Кое-какие обломки мрамора и фрагменты многоцветных мозаик были найдены при здешних раскопках и хранятся в музее Карнавале; но, конечно, легче было получить представление о благородной красоте древнеримской виллы тем, кто побывал в музеях близ города Туниса в Северной Африке или в музее тунисского города Суса, на турецких городищах, а еще лучше – на вилле Казале, что близ городка Пьяцца-Армерина в Средней Сицилии: что за красочный мир предстает на мозаиках пола в столовой или детской комнате древнеримской виллы!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация