Из знаменитых скульпторов на кладбище похоронен не один Бранкузи – здесь и Гудон, и Рюд («Марсельеза»), и Бартольди (нью-йоркская статуя Свободы и «Бельфорский лев»), и Антуан Бурдель, и Осип Цадкин. Близ могилы Бартольди можно увидеть могилу полковника (в пору ареста еще капитана) Альфреда Дрейфуса, чей вполне антисемитский процесс по сфабрикованному в верхах ложному обвинению когда-то всколыхнул всю Францию и впервые поделил французское общество на левый и правый лагери (ныне ярлыки эти способны скорее запутать, чем объяснить что-либо). Вообще, человек, которого волнуют французская история и политика, прочтет на камнях этого кладбища немало имен, наводящих на размышления и воспоминания. Вот могила Пьера Лаваля. Он был главой коллаборационистского правительства Виши с 1942 по 1944 год, при Петене, в 1945-м был осужден, а затем расстрелян в тюрьме Френь. Судя по прошедшим через полвека после войны процессам коллаборационистов и по страстям, которые то и дело вспыхивают во Франции в связи с этим периодом истории, до сих пор эта история доказывает, что ничто человеческое не чуждо философам, а в корне их нефилософских блужданий тоже «ищи женщину» (cherchez la femme), как издавна рекомендовали французы.
На Монпарнасском кладбище погребен и социальный философ-анархист Прудон, заявивший, что собственность – это кража. Усвоив эту истину, французы, большие поклонники частной собственности, с разумным фатализмом принимают широкое распространение воровства во всех эшелонах власти.
Из сочинителей на здешнем кладбище упокоились Ги де Мопассан и Шарль Бодлер, сюрреалисты Робер Деснос и Тристан Тцара. Из дельцов – создатель универмага «Бон марше» Букико и основатель русского ресторана «Доминик» Аронсон (более известный в Париже как месье Доминик).
Монпарнасское кладбище помнит шумные похоронные процессии и прячет в своей тиши знаменитые могилы. Такой остается до сих пор могила любимого парижанами певца, поэта и композитора Сержа Гэнсбура (псевдоним Люсьена Гинзбурга). Вспоминают и шумные похороны русского революционера-террориста Григория Гершуни в 1908 году. Он был осужден на смерть в 1904-м, помилован, бежал из Сибири в Париж и умер два года спустя, 38 лет от роду. Не уверен, что ныне, когда террористы разбрелись по всему свету во множестве, смерть террориста могла бы вызвать такую скорбь. Неподалеку от Гершуни покоится и другой русский революционер – один из членов организации «Земля и воля», знаменитый Петр Лавров. Он бежал из вологодской ссылки в Париж, где принял участие в боях Парижской коммуны. С 1878 года он был парижским представителем «Народной воли» и скончался в Париже в 1900 году.
Большое стечение украинцев и русских видело Монпарнасское кладбище в 1926 году, когда здесь хоронили украинского национального лидера, бывшего главу украинского демократического правительства и национальной армии Симона Петлюру. Петлюра был убит средь бела дня таинственным террористом (скорее всего, это был засланный из Москвы агент Коминтерна и ГПУ). Искусно оркестрованный французской «секцией Коминтерна» (позднее ее стали называть Компартией Франции) суд над убийцей оправдал его, после чего он мгновенно сгинул без следа.
На том же 27-м участке кладбища можно увидеть и другие русские могилы. Скажем, могилу князя Ивана Гагарина. Он был секретарем русского посольства в Париже, в 1842 году обратился в католичество и вступил в орден иезуитов. Следы его деятельности были многочисленны и вполне благотворны: он явился основателем Славянской библиотеки в Париже и богословского журнала, первым издал «Философические письма» Петра Чаадаева, первым сумел оценить замечательные стихи своего друга Федора Тютчева и способствовал их публикации. Его собственная библиотека поступила в русское собрание центра Святого Георгия в Медоне, куда приезжают работать многие русские. На Монпарнасском кладбище захоронен и «шахматный гений» Александр Алехин, умерший вскоре после войны в Португалии. Через десять лет после смерти прах его был торжественно перевезен в Париж из Португалии по решению президента Международной шахматной ассоциации. Был здесь тогда установлен памятник работы русского скульптора – над гранитным пьедесталом, расчерченным в шахматную клетку, белел прекрасный барельеф, и как бы признано было словами «Шахматный гений России и Франции», что древняя эта игра, благородное это занятие может подниматься до высокого уровня, где царят гении. Похороненного же здесь москвича Александра Алехина – этого человека называли «лучшим шахматистом всех времен и народов». Особенно славным было его имя в среде все потерявшей и униженной русской эмиграции, в отчаянье отмечавшей десятую годовщину своего изгнания и октябрьской катастрофы, когда Алехин вдруг словно бы спас русское имя, став чемпионом мира, победив несокрушимого кубинца Капабланку и словно бы дав этой нежданной и славной победой надежду на возможность любой перемены, на достижимость того, что кажется недостижимым, на преходящесть любого верховенства, любой власти, какой бы она ни казалась незыблемой и надменной.
Ну а что же все-таки значит эта человеческая игра-забава – шахматы? И что за человек был москвич и парижанин Александр Алехин? Знаменитый в свое время суворинский, или нововременский, как говорят, журналист, расстрелянный в пору революции, так написал однажды: «Шахматы безмолвны, как небо, как математика, как душа. В шахматах жизнь духа – в ее элементарной свежести, как бы химической чистоте, всей необычной прелести ее изощрений и возможностей. В шахматной игре – поэзия отношений, красота зависимостей, глубина бесплотных сил, как в алгебре, поминутно исчезающих и возникающих. Несомненно, математика есть философия природы, но ведь шахматы – математический инструмент, вроде скрипки артиста…»
О шахматах говорят как о модели человеческой жизни, как о науке, как об искусстве и поэзии. Тема необъятная. Ну а жизнь гения шахмат Алехина – она была «краткодневна», как вообще «краткодневна» наша маленькая жизнь…
Родился Алехин в 1892 году в Москве. Отец был богатый землевладелец, дворянин, позднее предводитель дворянства в Воронежской губернии, один из директоров Товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры, депутат IV думы. А мать, Анисья Ивановна, дочь основателя знаменитого этого Товарищества. Мальчик получил хорошее домашнее образование, потом учился на Пречистенке в знаменитой Поливановской гимназии. Мать научила его играть в шахматы, у него открылся талант, и он не зарыл в землю этот талант, он развил его, участвовал в турнирах, играл и к двадцати годам стал очень сильным шахматистом. Он получил хорошее образование, окончил престижную школу правоведения, стал юристом. Но тут война, потом революция, Гражданская война. Алехин был у белых, едва избежал расстрела у красных, есть легенда, что его, шахматную надежду России, пощадили беспощадный Троцкий и еще какой-то одесский чекист, который был шахматистом. Потом Алехин работал в московском угрозыске, даже в Коминтерне работал, где познакомился со своей второй женой, швейцарской социалисткой Анной-Лизой, с которой и уехал за границу. Вовремя уехал, потому что вряд ли он бы уцелел и вряд ли бы вырос в тогдашних условиях как шахматист. Россия потеряла тогда и Лилиенталя, и Нимцовича, и Решевского, и Рубинштейна, и Бернштейна, и Тартаковера – всю шахматную элиту.
В 1923 году после многих странствий и турниров Алехин осел в Париже, поселился на улице Круа-Нивер близ Версальской заставы. Со второй женой и маленьким сыном он больше не виделся, у него появилась третья жена, вдова русского генерала. Все его жены были старше Алехина лет на 10, а последняя, американка Грейс, даже на все 16. Три жены из четырех были вдобавок вдовы, и судя по всему, этому странному человеку, державшему в памяти все свои старые шахматные партии и витавшему в другом мире, нужна была не жена-возлюбленная, а жена-нянька, которая взяла бы на себя все земные заботы, оставив ему лишь движение фигур на мысленной доске и шахматную фантазию. Понятно, что человек, который может «вслепую», в воображении вести бой сразу на 27 досках, не может быть обычным человеком. Невольно вспоминается герой Набокова Лужин, прототипом которого многие считают – до известной степени – именно Алехина.
