– Он был дурак, этот Роллан! – с последней прямотой сообщила мне Марья Павловна и погладила свою небольшую, но вполне пушистую и светлую (как у Хо Ши Мина) бороду. Она и Сталина, конечно, об этом предупредила по своим каналам, о том, что гость его, а ее, стало быть, муж полный дурак.
Но нас с вами убеждать в этом не нужно. У нас стотысячным тиражом вышли в русском переводе тогдашние дневники Роллана. Их выпустили в оригинале и во Франции, но крошечным тиражом (выпустили и прячут в подвале у порта Клиньянкур, не то откроется еще одна постыдная страница прошлого).
– Ну а кого вы теперь?.. – спросил я в заключение нашей встречи.
Марья Павловна не стала скрывать последней тайны своего сердца.
– Теперь люблю одного Лешку… Видела его на приеме в посольстве и поняла, люблю одного Лешку… Так и передайте: люблю Лешку Косыгина…
Шагая по Монпарнасу в сторону улицы Севр, я озадаченно думал, как я смогу передать эту легкокрылую весть в Москву, на такие верха.
Кстати, где он сейчас, кем работает Лешка? Этого я так и не вспомнил, дошагав до конца Монпарнаса. Здесь я свернул вправо и пошел прочь от Монпарнаса по улице Севр. Улица была пустынной, и на первом же углу, на углу улицы Русле, мне стало не по себе. Я знаю, что нам, гипертоникам, лучше гнать от себя все эти малоприятные ощущения, вспоминать что-нибудь симпатичное, искрометное. Подумаешь, улица Русле!
Вот Эдмон де Гонкур говорил, что в этой тихой улице Русле ему чудится что-то солдатское. Так и тянет ее от веселого Монпарнаса к казармам Национальной гвардии и дальше к Дому инвалидов… Французским писателям, во множестве навещавшим эту улицу, эта шутка одного из братьев Гонкуров показалась забавной. Мне она настроение не подняла, и я уже вспомнил почему. Эта «солдатская» улица была вдобавок еще и генеральской.
На ней жил героический русский генерал, бывший командир гвардии Преображенского полка, потом Корниловского полка, помощник Главнокомандующего в Галлиполи, а с 1928 года глава Русского общевоинского союза в изгнании (РОВС) и его штаба в Париже. Конечно, этот союз, объединявший все русское антибольшевистское воинство за рубежом, был «в разработке» у советской разведки чуть не с первого дня своего существования. Его организатор и первый глава генерал Петр Врангель мало что успел: умер в Бельгии «при загадочных обстоятельствах». После него главой Союза и стал боевой генерал Александр Павлович Кутепов, который и жил в доме 26 на «солдатской» улице Русле. Он знал, что за ним охотится советская разведка, но все же ему не верилось, чтоб его, сорокавосьмилетнего бывалого вояку, после всего, что они вынесли в боях и в галлипольском стоянии, чтоб его вот так на мирной парижской улице, среди бела дня… На воскресенье, 26 января 1930 года, генерал отпустил охранника своего и шофера, а сам решил пройтись пешком до церкви галлиполийцев, отстоять службу и повидаться с боевыми друзьями. Кутепов вышел из дому и пропал. Больше никто из парижан его никогда не видел. Об исчезновении Кутепова за истекшие полвека с лишним писали многие – и дочь Деникина Марина Грей, и шпионы-перебежчики Кривицкий с Гордиевским… Конечно, все упоминали о друге и помощнике Кутепова по Союзу генерале Скоблине, который был, как выяснилось, платным агентом НКВД и еще через восемь лет сумел сдать советской разведке и нового своего начальника генерала Миллера. Лет через шестьдесят после исчезновения генерала Кутепова в советской печати было рассказано о похищении главы РОВС и его смерти «от сердечного приступа» на борту советского корабля, который держал путь в Новороссийск. Искушенный и осмелевший русский читатель уже мог догадываться, что там происходило на борту этого мирного судна.
Но прошло еще несколько лет, и в России стали издаваться мемуары организаторов зарубежного террора. Эти организаторы (и исполнители) устрашающих «спецопераций», борясь исключительно за правду-матку и точность информации, вступали в своих книгах в полемику с историками и журналистами и предлагали свою (как правило, малоутешительную) версию событий. Уточненная версия гибели генерала Кутепова появилась в одной из самых страшных исповедей XX века, в книге генерала госбезопасности Павла Судоплатова «Спецоперации», неоднократно вышедшей в Москве. Вот что писал об убийстве Кутепова этот многознающий пенсионер, спец по убийствам:
«…вопреки версиям событий в популярных на Западе книгах… эта операция в 1930 году была проведена разведывательной службой Серебрянского. Кутепов был задержан в центре Парижа тремя нашими агентами, переодетыми в форму сотрудников французской жандармерии. Они остановили Кутепова на улице под предлогом проверки документов и насильно посадили в машину. Кутепов, заподозрив неладное, оказал сопротивление. Во время борьбы с ним случился сердечный приступ, и он умер. Его похоронили в пригороде Парижа, во дворе одного из агентов советской разведки».
Если верить Судоплатову, улица Русле, где был схвачен генерал, не должна нас пугать по ночам. А вот трупоносные пригороды Парижа, в которых жили в те годы бессчетные агенты разведок, компартии, Коминтерна… Туда мы нынче с вами ни шагу…
Катакомбы
Близ левобережной парижской площади Данфер-Рошро, под улицами Реми-Дюмонсель, Рене-Коти, рю Алле и рю д’Аламбер, размещается доступный всеобщему обозрению участок парижских катакомб площадью в 11 000 квадратных метров. Хотя истинная площадь катакомб во много раз больше, а протяженность подземных коридоров превышает 160 километров, все же парижские катакомбы не идут ни в какое сравнение с римскими, великим памятником религии и культуры. Однако и они представляют интерес, хотя бы как напоминание (во Франции, как мне показалось, его считают почти непристойным) о том, что все мы смертны. Или, как говорил русский поэт, «мы все умрем, а если не умрем, то на могилку к вам придем». Возникли эти катакомбы еще во времена римской Лютеции, и причиной их возникновения было прежде всего высокое качество местных стройматериалов. В здешних подземных отложениях породы есть и грубый известняк, и гипс, и песок, и глина, и галька – все это шло на постройку дворцов, церквей и более скромных зданий. К 1792 году в Париже было зарегистрировано 18 каменных, гипсовых и песчаных карьеров, а поверхность над ними составляла 850 гектаров, десятую часть города. При Людовике XVI в целях правильной их эксплуатации была создана Генеральная инспекция карьеров. Конечно, никакой вакуум не может оставаться незаполненным. Катакомбы тоже. Кoe-какие людишки тут спали. Контрабандисты пытались устроить подземные дороги под таможенными барьерами. А к 1785 году, устав от раздававшихся по меньшей мере 60 лет жалоб добрых обывателей, живущих вокруг перенаселенного, десятивековой древности кладбища Праведников, что близ Чрева Парижа (нынче там остался лишь фонтан Праведников), неторопливый Государственный совет принял наконец решение кладбище это закрыть, а покойников перевезти в катакомбы.
Вскоре после этого грянула Французская революция с ее августовской резней 1788 года, апрельской 1789-го, августовской 1792-го, убийствами в тюрьмах и страшным сентябрем 1792-го. В конечном счете многие трупы, произведенные в революционном порыве, тоже поступили в катакомбы – в общей куче оказались неопознанные косточки и Лавуазье, и Демулена, и таких страстных мясников революции, как Дантон и Робеспьер. Перевезли сюда и обитателей закрывшихся парижских кладбищ, вроде кладбища Сен-Лоран, Сен-Жак-дю-От-Па, Сен-Жан-де-ла-Трините, Сен-Ландри, Сен-Никола-де-Шан и других. До самого 1950 года свозили в катакомбы косточки, найденные в земле Парижа. А между тем до 1813-го в парижских карьерах еще добывали стройматериалы.
