И вот на похоронах на Савельевском кладбище мы с Давидом встретились. Он стоял мрачный и потерянный, теребил в руках бейсболку, а когда в землю гроб положили, он подошел ко мне и пожал мою вялую, потную и мягкую руку.
Потом мы пошли в кафе «Ласточка» и пили разливное «Жигулевское» пиво с копченым омулем и просто молчали. Мы не чокались и молчали, и под конец мне показалось, что он простил нас с Евочкой. Он сказал, что надо поставить памятник, а у меня попросил фотографии Евы.
Я выбрал самую прекрасную и самую веселую, где Евушка была в лыжной шапочке, но ее так плохо обработали в агентстве, что я сам изучил специальные программы и отретушировал так, что Еве бы точно понравилось.
Теперь же после установки памятника прошло три года. Давид так и остался в школе физруком и, кажется, на ком-то женился, на биологине, я же ушел из газеты и устроился в гробовое агентство обрабатывать фотографии. Тихая и спокойная жизнь.
Я летал
– Мне уйти?
– Ты мне больше не нужен.
Лиза была младше меня на семнадцать лет. После развода с первой женой, которой я оставил выкупленную из ипотеки двухкомнатную квартиру, я жил в общежитии университета, где служил профессором математики.
Бывшая жена практически не давала встречаться с пятнадцатилетней дочкой, да и дочь, честно говоря, не горела желанием меня видеть. Иногда я пытался ей звонить, но дщерь, как правило, не брала трубку и нажимала отбой. Наука – это все, что у меня осталось.
Лизе было уже тридцать три, и она трудилась клерком в банке. По утрам, едва выпив кофе, она бежала в отделение на Курском вокзале и просиживала там до девяти вечера, работая двое через двое. Банк прекращал обслуживание в семь, но сотрудники всегда оставались дополнительно на два-три часа, пока не закроют операционный день и не сдадут отчеты в центральный офис.
Лизе я читал финансовую математику на тренинге, и она после окончания курсов подошла и спросила о Коляде, но я даже не знал, кто это такой, думал, математик или финансист, и поэтому очень сконфузился, Лиза же позвала меня в театр.
Не скажу, чтобы Лиза была красива, может поэтому она и подошла ко мне, постаревшему, погрузневшему, измученному и, честно говоря, потерянному. Потерянность ореолом висит над человеком. Лик святого наоборот. Мне давно уже было на всех наплевать, даже на науку, даже на студентов, даже на бывшую жену, да и, возможно, на дочь. В таком состоянии самое сложное просыпаться, потому что всегда знаешь точно, что тебя ждет, но именно это гнетущее постоянство ты и не можешь исправить из-за полного истощения духовных сил.
Кроме Коляды Лиза еще о чем-то говорила со мной, мы посидели в кафе, выпили чаю. Она оставила мне свой телефон. Я не собирался по нему звонить, но однажды в субботу посмотрел в зеркало и увидел небритое, страшное отражение с узенькими порезами глаз, и мне захотелось хоть какого-то человеческого тепла. Я с трудом нашел Лизину визитку и связался с ней. Лиза очень обрадовалась. Договорились сходить на какую-то постановку.
Спектакль был скучен, скучен легковесной развеселостью, которая так нравилась Лизе и так раздражала меня. В антракте мне захотелось уйти домой, но я заметил на шее Лизы маленькую черненькую родинку, и эта точечка меня задержала, даже не знаю почему, захотелось к ней прикоснуться.
После окончания постановки мы прошлись по бульвару. Дул неприятный, колючий, гнетущий осенний ветер. Желто-коричневая листва шуршала под ногами. Быстро замерзли и поехали в общагу. Там я нарезал колбасы и сыра, включил чайник, но Лиза, не дождавшись, когда закипит вода, потащила меня в постель. Я даже не поцеловал ее в родинку.
Потом мы сидели на широком гранитном подоконнике и курили прямо в комнате. Я посмотрел в синие светящиеся глаза Лизы, медленно и счастливо поцеловал ее мягкие алые губы, запустил потную дрожащую ладонь в ее светлые густые волосы и спросил:
– Ты хоть когда-нибудь предохраняешься?
– Никогда.
– Почему?
– Потому что.
На этом наш разговор заглох, я не стал подробно расспрашивать Лизу, да она бы мне и не ответила. Наверное, Лиза была бесплодна и тяжело страдала от этого, но, несмотря на мою бестактность, мы еще не раз и не два встречались.
Перед свиданием я смотрел в зеркало на свое отражение, а потом звонил и после каждой встречи с Лизой чувствовал себя безусым мальчишкой. Я вдруг понял, что не все еще потеряно, что я еще на что-то годен и лик страдальца и мученика мне больше не нужен. Я даже залез на антресоли, достал докторскую диссертацию и целую неделю над ней работал.
Я хорошо помню этот день. Одиннадцатое сентября. Лиза позвонила сама, что меня встревожило.
– Я беременна.
– Я счастлив.
– Один случай на миллион.
– Я счастлив.
– Не звони и не эсэмэсь мне больше.
– Почему?
– Потому что.
Я пытался связаться с Лизой много раз, но она не брала трубку и нажимала отбой. Возможно, она хотела только ребенка, и я не был ей нужен, но это неважно, потому что я был счастлив. Я летал, я парил, я пел.
Мечта
Вся проблема в том, что я учился в консерватории и ходил в музыкальную школу, а он даже на гитаре еле бренчал, всего-то знал три аккорда. И стихов не писал, а я с детства сочиняю, где-то лет с двенадцати. Помню, в Артеке, в КВНе сорок шесть лет назад экспромт выдал на скорость, первое место присудили, – а он даже стихов не кропал.
Я после Артека занялся своим творчеством: гитару купил, в студии ходил, в ЛИТО при Дворце молодежи, вокал изучал, в консерваторию поступил, не закончил правда. А он пошел в МИСИ на строителя.
Вообще странно, мы с ним два брата-акробата, близнецы, и вот один пошел на строителя, а второй с гитарой возится.
Меня это творчество захватило, я ездил по фестивалям и смотрам, на Грушинке выступал, Визбора видел, Окуджава мне колокольчик подарил, Высоцкого хоронил, однажды в одном концерте с Городницким пел, мотался по стране из конца в конец, агитбригады чертовы.
Если честно, он мне всегда помогал. У него как-то после института все сложилось, сходил в армию, в стройбат, после фирму открыл, делает дома и дачи, женился, детей у него двое. Мальчик и девочка. А я с первой прожил полгода, со второй после полутора лет разбежались, третья мне сына родила, но разошлись уже давно, уехала во Францию, не пишет и не звонит. А он меня всегда поддерживал.
То денег подкинет до получки (хотя какая у меня получка, так, в сезон по Волге ездишь на кораблике, песни поешь или в кабаках «Гори, гори моя звезда», «Я люблю тебя, Дима»), то поездку на фестиваль профинансирует, то просто выслушает и выпьет со мной водки, чтобы не тосковал.
Мечта была написать песню, чтобы из всех щелей играло, чтобы не только по радио, но даже из утюга и торшера.
