Заместитель министра госбезопасности СССР генерал-лейтенант Н. Н. Селивановский, распорядившийся о прекращении радиоигры с участием Таврина и Шиловой
В общем, «Туман» следовало заканчивать, в особенности после получения фактически прощальной радиограммы от Крауса от 7 февраля. Конечно, дежурство в эфире нельзя было снимать после 9 мая 1945 года, на всякий случай его нужно было сохранить в течение хотя бы нескольких месяцев, возможно, полугода. Пусть целого года, хотя трудно было предположить, что случайно сохранившийся законспирированный центр СД может ожидать от агента-радиста в Москве столь долгого регулярного прослушивания оговоренных частот. Но, согласно записке 3-го отдела 3-го Главного управления (военная контрразведка) МГБ СССР, дело № 308 было сдано в архив лишь 20 марта 1948 года! Правда, из фотокопии постановления об этом видно, что готовилось оно еще в ноябре 1947 года, и неизвестно, по какой причине произошла пятимесячная задержка.
Кого рассчитывали услышать контрразведчики МГБ на агентурной станции «Туман»? Вопрос риторический. Конечно же, после нескольких месяцев ожидания — уже никого. Операция подлежала прекращению, а вот судьбу задействованных в ней Таврина и Шиловой следовало решать. По ряду свидетельств, в послевоенный период они успешно использовались в качестве опознавателей, но к радиоигре все это уже не имело никакого отношения. С юридической точки зрения не позднее весны 1946 года ее следовало прекращать, а следствие по делу Таврина-Шило и Шиловой — возобновлять с учетом новых обстоятельств, а именно их активного и добросовестного участия в радиоигре. Министерство государственной безопасности СССР должно было закончить его и подготовить в инстанции справку о содействии подследственных оперативным мероприятиям контрразведки с просьбой учесть ее при назначении наказания. Но, конечно, именно в данном случае это было невозможно. Ни генерал-полковник Абакумов, ни кто-либо из его заместителей никогда и ни при каких обстоятельствах не рискнули бы ходатайствовать об амнистии или даже об облегчении участи людей, обвинявшихся в подготовке покушения на самого Сталина, пусть даже оно и было всего лишь фикцией СД. А без такого документа суд гарантированно вынес бы Таврину и Шиловой смертный приговор. Думается, именно поэтому МГБ так долго не прекращало числить «Туман» в разряде действующих передатчиков, хотя никакой оперативной необходимости в этом давно уже не было. Судя по всему, для контрразведчиков это оставалось единственным безопасным способом продлить жизнь перевербованным агентам, которые на протяжении длительного времени честно старались быть полезными.
«№ 35»
Однако бесконечно долго никакую радиоигру, а тем более радиоигру с давно побежденным противником длить невозможно. И потому дело «Э» № 308 в итоге отправилось в хранилище, хотя как минимум на два с половиной года позже, чем следовало. Но за этим не последовал очередной полагавшийся по закону шаг. Приостановленное следствие Таврину-Шило и Шиловой все еще не возобновлялось, они продолжали пребывать в боксе 1-го корпуса внутренней тюрьмы МГБ, причем, в нарушение всех уголовно-процессуальных норм, без приговора, да и без имен, как заключенные «№ 35» и «№ 22». Впрочем, последнее в данном заведении было не уникальным явлением, а общей практикой.
«№ 22»
По мнению автора, это происходило по причине того, что контрразведчики чувствовали некую моральную обязанность продлить жизнь двойников, хотя бы и в тюрьме. Не стоит полагать, что оперативные офицеры не знакомы с таким понятием, даже по отношению к бывшим вражеским агентам. Порядочный контрразведчик всегда помнит, что перевербованный им двойник, если, конечно, он добросовестно выполняет все взятые на себя обязательства и не имеет уж очень «грязного» послужного списка, работает на него, на его ведомство, на его государство, и тем самым подпадает в некоторой степени под его покровительство.
Возможно, чекисты также скрупулезно выполняли некие данные ранее Таврину обещания, но об этом мы уже, скорее всего, никогда не узнаем. Не исключено, что Абакумов — единственный по рангу человек, который мог это осуществить — решил спасти супругов и додержать в тюрьме до изменения обстановки, а именно до периода после смерти старевшего Сталина, после чего отношение к ситуации могло стать принципиально другим.
Любопытно, что в период нахождения Таврина и Шиловой в тюрьме существовал промежуток времени, в который им было бы выгодно предстать перед судом и отделаться куда легче, нежели это произошло в реальности. 26 мая 1947 года Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «Об отмене смертной казни», в соответствии с которым высшая мера наказания в мирное время отменялась и заменялась лишением свободы на срок до 25 лет. Такое либеральное правовое поле просуществовало до 12 января 1950 года, когда новый Указ Президиума Верховного Совета СССР разрешил применять ВМН к изменникам Родины, шпионам и подрывникам-диверсантам. Гипотетическая лазейка для сохранения жизни Таврина и Шиловой захлопнулась. Вероятно, это не слишком смущало тех, кто тихо и незаметно продолжал продлевать жизнь заключенным «№ 35» и «№ 22».
Однако в расчеты чекистов вмешался непредвиденный фактор, а именно опала и арест 12 июля 1951 года бывшего министра МГБ, который сам стал заключенным «№ 15». После этого следствие, как положено, занялось установлением его связей. Естественно, до обитателей внутренней тюрьмы министерства дело дошло далеко не сразу, но они не избежали этой участи. Новый министр государственной безопасности Семен Денисович Игнатьев принял дела 9 августа 1951 года и продолжил начатую им еще в период работы в ЦК ВКП (б) проверку министерства.
Министр госбезопасности СССР С. Д. Игнатьев
Преемник Абакумова не являлся карьерным чекистом: с 1922 года он пребывал вначале на комсомольской, затем на профсоюзной, а с 1935 года на партийной работе. После окончания Промакадемии Игнатьев был взят на работу в аппарат ЦК ВКП(б), возглавлял сначала Бурят-Монгольский, а затем Башкирский областные комитеты партии. В 1946 году он перешел на принципиально новый уровень иерархии: вернулся в центральный аппарат ВКП (б), где стал первым заместителем начальника Управления по проверке кадров, а потом последовательно работал секретарем ЦК КП(б) БССР по сельскому хозяйству и заготовкам, возглавлял бюро ЦК ВКП(б) по Узбекистану, а в 1950 году стал заведующим отделом партийных, профсоюзных и комсомольских кадров ЦК ВКП(б).
В МГБ СССР прошли массовые аресты сотрудников, включая трех заместителей министра (Е. П. Питовранова, Н. Н. Селивановского и Н. А. Королева), а потом расследование пошло дальше, вглубь и вширь.
