Подследственный рассказал на допросах о том, что из офлага ХIII D был передан в школу абвера в Брайтенфурте, и это само по себе вызывает сомнения. В разведшколы пленных не передавали, а вербовали, что соответствующим образом оформлялось и в обязательном порядке указывалось в лагерных картах. Не агента в школу не послали бы никогда. Кроме того, и это уже совершенно нереально, Таврин утверждал, что был завербован гестапо, которое никогда не направляло свою агентуру на объекты военной разведки. До самого конца своего существования абвер осуществлял контрразведывательное обеспечение собственных структур самостоятельно. Список нелепостей и лжи этим только открывается. Таврин заявил на следствии, что в Брайтенфурте переводчик разведшколы Борис Сергеевич Кашенец написал на него донос и обвинил в большевизме, за что будущего террориста якобы отправили в лагерь ХVII В в Бруке. Легко убедиться, что это ложь. Мало того, что провинившиеся агенты разведшкол отправлялись не в лагеря военнопленных, а в концентрационные лагеря или тюрьмы, но даже сам лагерь был назван неверно. В Бруке размещался проверочный лагерь (дулаг) I, а документально подтверждено, что Таврин в это время действительно находился в лагере ХVII В, но расположенном в другом населенном пункте и имевшем абсолютно иной статус — в шталаге ХVII В. Итак, первая часть рассказа подследственного о его взаимоотношениях с абвером действительности не соответствует. Трудно поверить в то, что Таврин не знал, в каком лагере в действительности он находился. Лгать на сей счет ему также не было никакой необходимости, и потому остается лишь предположить, что он просто подписал протокол, надиктованный не вполне разобравшимся в ситуации следователем МГБ. Более того, в списке официального состава Брайтенфуртской школы абвера, приведенном в «Сборнике справочных материалов об органах германской разведки, действовавших против СССР в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов» (М.: МГБ СССР, 1952 г), фамилия Кашенца Б. С. отсутствует.
«Зеленая карта» Таврина в шталаге ХVII В
Сборник справочных материалов об органах германской разведки, действовавших против СССР в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов
Шталаг ХVII В был обычным стационарным лагерем для рядового и сержантского состава, однако помещение в него офицеров не являлось чем-то из ряда вон выходящим, хотя встречалось и в самом деле нечасто. О своем дальнейшем жизненном пути после 4 января 1943 года Таврин рассказывал на следствии следующее: из шталага он якобы был отправлен в концентрационный лагерь Маутхаузен (в протоколе везде «Маутхауз»), где требовал беседы с представителем гестапо, несколько раз пытался добиться приема у руководства лагеря и угрожал совершить побег в случае отказа выслушать его. По словам подследственного, в результате 19 января 1943 года он и в самом деле бежал оттуда с 11 другими заключенными, а затем, располагая неизвестно откуда добытой картой местности, 22 февраля добрался до городка Фрайна и там явился в местное отделение гестапо. В этом отрывке ложью является абсолютно все. В Обществе бывших российских узников концлагеря Маутхаузен автору подтвердили, что до знаменитого февральского восстания 1945 года из этого жуткого места не было ни индивидуальных, ни, тем более, групповых побегов. Проверка по хранящимся в архиве нацистских документов в Бад-Арользене спискам узников лагеря, произведенная Международной службой отслеживания (ITS), не подтвердила пребывание там Петра Ивановича Шило, равно как и Петра Ивановича Таврина. Не были обнаружены и вариации этих фамилий, за исключением содержавшегося в филиале лагеря в Гроссраминге немца Петера Шилло из Иллингена. Ныне здравствующие бывшие узники лагеря А. С. Соя и В. А. Кононенко грустно посмеялись над предположением о том, что кто-либо мог пытаться предъявлять администрации какие-либо требования и, тем более, угрожать ей, ибо в Маутхаузене заключенного убивали даже за косой взгляд в сторону охранника. Далее, совершенно непонятно, почему беглецу понадобился такой длительный срок для отыскания отделения гестапо, совершенно открыто размещавшегося в каждом мало-мальски заметном городе. Следовательно, эту часть рассказа Таврина смело можно считать вымышленной от начала до конца и полностью игнорировать ее.
Дальнейшая эпопея в его изложении выглядит еще более захватывающей. В конце февраля или начале марта 1943 года он якобы возвращается в Брайтенфурт с полученным от гестапо заданием выявлять антигосударственные элементы в среде преподавателей и курсантов разведшколы из числа русских эмигрантов. Повторимся: по существовавшим в описываемый период правилам контрразведывательного обеспечения объектов абвера это было исключено. Шило-Таврин якобы привлек к антинемецкой пропаганде восьмерых курсантов, а тот самый Кашенец, который совсем недавно усмотрел в нем «большевистский элемент», отныне почему-то настолько проникся к курсанту полным доверием, что рассказал о своей связи с проживавшим в Белграде бывшим полковником царской армии Н. П. Никоновым, командовавшим неким «подразделением шюцкора». Увы, такого полковника в списках русской военной эмиграции в Югославии никогда не было, равно как и не существовало шюцкора за пределами Финляндии. Отметим тут же, что термин «шюцкор» был очень популярен в советских спецслужбах, на протяжении длительного периода времени использовавших его к месту и не к месту.
Однако вернемся к Кашенцу, якобы утверждавшему, что Никонов и его подпольная группа замыкаются на британскую разведку и имеют разветвленные связи по всей Европе. В протоколе допроса указано, что гестапо направило Таврина в Белград для подхода к Никонову под видом инженера-консультанта министерства промышленности Германии. Помимо того, что такую командировку вряд ли удалось бы легендировать перед Кашенцом, стоит отметить, что министерства промышленности в структуре органов управления Третьего рейха никогда не существовало.
Таврин рассказывал, что он сумел войти в доверие к Никонову, и тот рассказал ему массу сенсационных новостей: о подготовке к аресту Муссолини, о связях англичан с партизанской армией Тито, об указании Бадольо итальянским экспедиционным войскам в СССР открыть фронт под Сталинградом, о своих связях с группами антинемецких заговорщиков из числа русской эмиграции в Германии. Здесь следует подчеркнуть, что все описанные события отнесены рассказчиком к весне 1943 года, тогда как в действительности в это время: (1) арест Муссолини даже не планировался, (2) маршал Бадольо с 1940 по июль 1943 года находился в отставке и никаких указаний войскам давать не мог, (3) итальянские войска под Сталинградом к этому времени были уже полностью разгромлены, при этом никаких случаев организованной массовой сдачи их в плен не было, и (4) никакие исторические источники не подтверждают существование крупных подпольных групп, состоявших исключительно из русских эмигрантов. Однако это не помешало Шило-Таврину рассказать на следствии о том, что он лично сумел раскрыть в Берлине, Вене, Белграде и Праге разветвленную сеть антинемецкого подполья из числа русских эмигрантов, связанную с британской разведкой. Увы, ни документы, ни мемуары не подтверждают и даже не упоминают ни сам факт существования такой сети, ни, естественно, факт ее ликвидации.
