— Игорь Павлович Замятин, — представился тот. — Где нам будет удобнее поговорить?
— Пойдемте на кухню. Я сварю нам кофе.
— О, это будет кстати, — оживился Замятин. Судя по помятой физиономии, он мало спал этой ночью. И выглядел так же паршиво, как и Маша. Пожалуй, они были похожи, только она блондинка, а он рыжий. — Вы с кем живете, могу я узнать? — спросил он, наклонившись для того, чтобы расшнуровать кроссовки.
— Одна… С некоторых пор.
— С каких, если не секрет?
— Да какое это имеет значение? — вспылила Маша. На свежую рану соль сыпет!
— И все же ответьте, — он попросил, не потребовал, и все же напомнил о том, с кем Маша разговаривает: — Я представитель органов и если задаю вопрос, то не из праздного любопытства.
— Мой гражданский муж ушел от меня вчера. — И дернула подбородком в сторону связки ключей, оставленных Колей.
— Вы, наверное, когда звонок прозвенел, подумали, что он вернулся, — проницательно заметил опер.
Маша оставила этот комментарий без внимания и повела Замятина в кухню.
— Присаживайтесь, — сказала она. — А я займусь кофе.
Опер тут же плюхнулся на стул. Стул был крутящимся, и Замятин начал играться, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую. Машу это раздражало, но больше раздражало то, что ей не говорят, что нужно полиции от ее скромной и далеко не криминальной персоны. И она решила это выяснить:
— Не пора ли сказать, зачем вы явились ко мне?
— Вы правы — пора. Меня интересует ваш гражданский муж. Гладков Николай.
— Он что-то натворил?
— А что, был способен на это?
Мария резко повернулась, едва не снеся локтем поставленную на плиту турку.
— Перестаньте меня прощупывать! — воскликнула она. — Иначе я попрошу вас уйти. А если вы этого не сделаете, позвоню куда следует.
— Тете-прокурору? Я в курсе, что у вас железобетонные родственные связи. Впрочем, как и все в моем отделе. Никто не хотел с вами связываться, я оказался самым смелым. Кстати, тетка ваша в отпуске. Загорает на Мальдивах вторую неделю. Не знали?
— Знала, я отвозила ее в аэропорт, — Маша начала терять терпение. — Итак? Что случилось?
— Убит ваш гражданский муж, и вы первая подозреваемая.
Мария услышала шипение за своей спиной. Это кофе, вскипев, выплеснулось из турки. Но она этого не понимала. Как и значения фразы, произнесенной полицейским.
— Повторите, пожалуйста, что вы сейчас сказали? — попросила она.
Замятин встал, сделал несколько шагов по направлению к Маше и протянул руку. Она отпрянула. Но полицейский не хотел ее касаться, только лишь выключить газ.
— Николай Гладков скончался вчера вечером между девятью и десятью часами от черепно-мозговых травм. Ему было нанесено три удара по голове тупым предметом, предположительно металлической трубкой, являющейся частью детской спортивной стенки.
Маша выслушала эту тираду. Потом хохотнула:
— Да это не Коля!
— Нет, это совершенно определенно он. При нем были документы. Но поскольку он прописан в другом городе, нам потребовалось время, чтобы узнать, где он проживал.
— Нет, вы ошибаетесь. Это не может быть он.
— Вам показать посмертное фото?
— Да, покажите, потому что я не верю…
Полицейский достал из кармана телефон и, сделав пальцем пару движений по экрану, продемонстрировал Маше картинку.
Едва взглянув на фото, она сразу поняла — это Коля. Коля лежит на асфальте в луже собственной крови. С широко открытым ртом и одним закрытым глазом. Не похожий на самого себя. Но Маша знала, что люди после смерти становятся совсем другими. Душа ли это выходит из них или просто организм, переставая работать, застывает и тело становится не тем, чем было раньше. Но люди кардинально меняются. Хоть и остаются узнаваемыми.
— Так, только не падать, — услышала она голос, звучащий как будто сквозь вату, и поняла, что находится на грани обморока. — Спокойно, Мария. Дышите.
Она послушно набрала полные легкие воздуха, но исторгнуть его не смогла, закашлялась.
— А плакать — это нормально. Плачьте.
Маша даже не понимала, что она делает. Ей казалось, давится воздухом. А оказалось — плачет.
Замятин усадил ее. Дал воды. Маша не хотела пить, вертела головой, но пришлось подчиниться.
— Почему я первая подозреваемая? — выдохнула она, с трудом сделав глоток.
— Ну, вы же сами сказали, что он от вас вчера ушел. Вы могли догнать и отомстить за предательство.
— А вы сказали, что я, услышав звонок в дверь, подумала, будто это он вернулся. Вы непоследовательны.
— Молодец вы, — улыбнулся полицейский. — Трезво мыслите даже в такой ситуации… И держитесь хорошо. Да, я не думаю, что вы убили Николая. Но это только мое мнение. Я верю чутью. Но вам бы алиби обзавестись. Что вы делали вчера вечером? Между девятью и десятью часами?
— Плакала.
— Никуда из дома не выходили?
— Нет.
— Это хорошо. У вас камеры в подъездах, значит, будет алиби. — Он прошел к плите и посмотрел на обгоревшую турку. — Можно я остатки кофе себе налью? Всю ночь не спал, вырубаюсь. — Маша кивнула. — Почему от вас ушел муж?
— Другую полюбил.
— Кого?
— Не знаю. Так сказал и ушел.
— Во сколько это было?
— В двадцать часов. Плюс-минус…
— Что при нем было?
— Небольшой чемодан и сумка с ноутбуком. Еще, разумеется, телефон, кошелек, ключи от машины.
— Все это мы обнаружили. Телефон, кошелек и ключи при нем. Чемодан и сумка в машине. Машина нашлась на ближайшей к месту преступления стоянке.
— То есть он отнес вещи в автомобиль, но не уехал, а направился обратно к дому? — И с надеждой: — Значит, он передумал?
Опер тяжело вздохнул. Было видно, что он так не думает, но не хочет еще больше расстраивать травмированную женщину.
— Если вам хочется в это верить, то ради бога, — пробормотал он.
— Но как же еще это объяснить?
— По-разному. Например, что-то забыл. Или вообще не собирался возвращаться к «мавзолею», а направлялся в другое место. Дворы старые, проходные. Через них удобно срезать путь.
— Да, вы правы. Ведь если он передумал бы, то вернулся с чемоданом и сумкой. — Маша всхлипнула. Но плакать себе не позволила. Потом поревет, когда полицейский покинет ее квартиру. — У вас есть еще ко мне вопросы?
— Да, несколько. У Николая были враги?
— Нет. Он был хорошим человеком и отлично ладил со всеми.
