Двое зенитовцев схватили Варавву за шею, третий сорвал с него шарф и принялся заталкивать ему в рот.
Варавва давился, задыхался, по его щекам стекали слезы, но зенитовцы были безжалостны и неумолимы. Он думал уже, что пришел его последний час, как вдруг державшие его руки ослабели и злополучный шарф упал на землю.
Толпа вокруг Вараввы раздалась, по рядам фанатов пробежал испуганно-уважительный шепоток:
– Пал Палыч… Пал Палыч…
Вокруг стоящего на коленях Вараввы образовался вакуум. На освободившееся место вышел плотный мужчина лет пятидесяти, с коротко стриженными волосами цвета «соль с перцем».
Оглядев Варавву и окружающих его, слегка смущенных, но еще не остывших от потасовки фанатов, он строго проговорил уверенным, начальственным голосом человека, который привык, что его внимательно слушают:
– Эт-то что здесь происходит? Эт-то что здесь творится? Эт-то что за безобразие?
– Пал Палыч, – вышел вперед один из фанатов, – этот чудак, извиняюсь, конечно, за выражение, притащился сюда, к нам, в спартаковском шарфе. Мы, конечно, не стерпели, душа фанатская взыграла…
– Душа у них взыграла! – строго произнес Пал Палыч. – А мозги на что? Или фанату мозгов не полагается? Фанату кулаков хватит и еще луженой глотки, чтобы кричалки орать. Вы же помните, недоумки, что над нами висит взыскание? Вы помните, что еще один инцидент – и нас накажут? Любимая команда будет играть при пустом стадионе, а вы будете стоять за забором!
– Понимаем, Пал Палыч… все понимаем… – тяжело вздохнул представитель фанатов.
– «Понимаем»! – передразнил его Пал Палыч. – Вы раньше должны были понять! Вы должны были понять, что это – спартаковская провокация, и не поддаться на нее!
Представитель фанатов в ответ только тяжело вздохнул.
– Ладно, проваливайте, чтобы я вас больше не видел. – Пал Палыч грозно нахмурил брови. – А я буду здесь разбираться. Постараюсь исправить то, что вы наворотили.
– Спасибо, Пал Палыч! – с чувством произнес представитель фанатской массовки. – Только на вас вся надежда!
– То-то! – Пал Палыч шевельнул бровями – и фанаты в несколько секунд рассеялись и отдельными группами двинулись к новому месту дислокации.
Сквер перед памятником Шевченко опустел.
Варавва остался один на один с Пал Палычем.
Кряхтя и постанывая, он поднялся на ноги. Многочисленные синяки болели, ссадины на лице кровоточили.
– Хорош! – насмешливо проговорил Пал Палыч. – Говори, камикадзе недоделанный, зачем ты устроил такую провокацию? Тебе что, жить надоело? Тебе Гена Мерзляков большие деньги пообещал, чтобы нам еще одно взыскание навесить? А ты не боялся, что тебя мои орлы насмерть ухайдакают? И ведь забили бы они тебя, если бы я вовремя не появился!
– Я здесь ни при чем! – с трудом выговорил Варавва и поморщился от боли. «Должно быть, ребро сломано», – подумал он.
– Что значит «ни при чем»?
– Мне здесь назначили деловую встречу. Я пришел, а тут эти люди на меня напали…
– Ты дурочку-то не валяй! Какая деловая встреча? Ты пришел на зенитовскую тусовку в красно-белом шарфе и думал, что тебе это сойдет с рук?
– Я не знал, что эти цвета для них как красная тряпка для быка… честное слово…
– Ты что – не знал, что это цвета «Спартака»?
– Не знал… – вздохнул Варавва, и снова поморщился от боли. – Я вообще футболом не интересуюсь…
– Футболом не интересуешься? – Пал Палыч посмотрел на него, как на диковинное насекомое. – А чем же ты занимаешься? Марки собираешь? Гладью вышиваешь?
– Я в теннис играю… – смущенно признался Варавва.
– Ты даешь! В теннис! – Пал Палыч оглядел его с ног до головы и прибавил: – Месяца два тебе играть не придется. Ладно, ты, теннисист, говори: будешь иск подавать?
– Иск? Какой иск?
– Известно, какой – за нанесение телесных побоев… Только ты имей в виду – у меня такие адвокаты, которые от тебя мокрое место оставят! Докажут, что ты сам себя побил, и еще десять встречных исков выставят от лица фанатов «Зенита». Скажут, что они об тебя руки и ноги обломали, выставят тебя на такие деньги – мама не горюй! Так что я тебе в суд идти не советую!
– Я и не собираюсь! – Варавва поморщился – то ли от нарисованной Пал Палычем безрадостной перспективы, то ли от боли в сломанных ребрах.
– То-то! Смотри у меня! – Пал Палыч строго взглянул на него и неторопливой походкой уверенного в себе человека направился к припаркованному неподалеку солидному черному «Мерседесу», возле которого скучал рослый водитель.
Оставшись один, Варавва огляделся и, хромая и постанывая, побрел к своей оставленной машине.
Проходя мимо мусорной урны на краю сквера, он хотел бросить в нее злополучный шарф, причинивший ему такие неприятности, как вдруг кто-то тронул его за плечо.
– Это ваш шарф?
Варавва испуганно отшатнулся, встал в оборонительную стойку и прохрипел:
– Нет! Не мой! Я его случайно на дорожке подобрал!
– Не ваш? – разочарованно переспросил его рослый парень с круглыми голубыми глазами закоренелого оптимиста, в надвинутой на глаза кепке, который показался Варавве смутно знакомым. – А я думал, что вы – от Бармаглота…
– Да, да, я от Бармаглота! – Варавва понизил голос и настороженно огляделся. – Они у вас? Вы их принесли?
– Так, значит, это все же ваш шарф? – переспросил парень недоверчиво.
– Мой, мой, конечно, мой! – Варавва снова намотал злополучный шарф на шею. – Давайте скорее…
– А что это с вами? – Парень с интересом разглядывал синяки и ссадины, украшающие Варавву.
– На меня велосипедист налетел.
– Не повезло… но мы здесь по делу. Деньги при вас?
– Они у меня в машине. Пойдемте, моя машина рядом припаркована.
Голубоглазый огляделся и кивнул:
– Ладно, пошли.
Они пошли в сторону метро, опасливо косясь друг на друга. Пройдя немного, Варавва проговорил:
– А я думал, что на встречу придет девушка.
– А я думал, что на встречу придет Бармаглот, – в тон ему ответил парень.
– Вы же понимаете, он сам редко ходит на такие встречи, – заюлил Варавва.
– Я понимаю, но и вы поймите. Девушка побоялась сама прийти, попросила меня.
Варавва замолчал.
В напряженном молчании они подошли к машине, Варавва открыл дверцу, сел на водительское место.
– Деньги! – потребовал парень.
– Артефакты! – потребовал Варавва.
Парень вытащил из-за пазухи небольшую картонную коробочку, открыл ее. Внутри коробочки на черном бархате лежали два металлических наконечника, покрытые резьбой.
