Майкл Винсент был принят в компанию сразу, и у него вроде как все шло хорошо. Все, в том числе Маленькая мисс Дэвенпорт, радовались за Ханну Мари, которая нашла себе такого славного мужа. Любящего и внимательного – по крайней мере, на людях. Но потом кое-кто его раскусил. Например, его тесть. Андер и Маленькая мисс Дэвенпорт заметили, что Майкл потихоньку берет деньги с банковского счета фермы. Главное – зачем воровать-то? Стоило попросить, и он бы получил все, что хотел. Андер ничего не сказал ни жене, ни дочери. Если Ханна Мари счастлива с мужем и тот хорошо к ней относится, все прочее неважно.
После смерти отца предприятие, дом и земля отошли Ханне Мари. Однако вскоре работники подметили перемены в поведении Майкла Винсента. Теперь он орал на служащих и отдавал приказы наперекор указаниям управляющего Альберта Олсена. Он считал себя хозяином фермы. Все растерялись. После очередной стычки с ним начальник упаковочного отдела заглянул в контору:
– Дотти, а точно ли Винсент не упомянут в завещании?
– Никаких сомнений. Мистер Свенсен все записал на Ханну Мари. Пусть Винсент строит из себя хозяина, по бумагам он всего лишь наемный работник под началом Альберта.
– Однако он вносит смуту и за спиной Альберта грозит людям увольнением. В моем отделе три человека уже ушли.
– Я знаю, – сказала Маленькая мисс Дэвенпорт.
– Очень жаль, что Ханна Мари, извините за крепкое словцо, не даст ему пинка под зад. Конечно, как уволить собственного мужа?
– Да уж. – Маленькая мисс Дэвенпорт вздохнула. – Я хотела поставить ее в известность о том, что происходит. Только мало радости – вскрывать нарыв. Но если так будет продолжаться, я ей все скажу.
Закатный клуб
1994
Субботним вечером соседи собрались на заднем дворе Элнер Шимфизл и, любуясь закатом, говорили о жизни, обсуждали человеческие поступки.
– Я уже ни черта не понимаю, – сказала Тотт. – Сегодня Дарлин клянет жизнь, а завтра выскочит за очередного паразита – и все опять прекрасно.
– Я думаю, многие теряются перед жизнью потому, что на них все обрушивается не по отдельности, а разом, – ответила Элнер. – В жизни все вперемешку: печаль и радость, простое и сложное. Возьми мою сестру Иду. Вечно она чего-то добивалась: чтоб муж богатый, дом огромный, ребенок идеальный, садоводы правильные, и прочее, и прочее. Ну вот все наконец заполучила, а счастья нет. Ей сколько ни дай, все мало. Покупает и покупает да в кладовки прячет. Я как-то прикинула и говорю ей: Ида, говорю, а ты знаешь, что за четверть века ты истратила больше тридцати двух тысяч долларов на всякое такое, что уже девать некуда? А ей нет удержу. Покупает про запас – а вдруг когда-нибудь понадобится? Точно бурундук, ей-богу, шныряет туда-сюда, туда-сюда. И не давала себе времени погоревать. Даже когда умер Герберт. Уже на другой день после похорон отправилась за матрацем в «Присядь и усни». Ида – та еще штучка, но, несмотря на все ее недостатки, я по ней скучаю. И по Герте тоже.
– И я скучаю, – подхватила Руби. – Как пекарня закрылась, хорошего пирога уже нигде не найдешь. В супермаркете продают ужасную дрянь. Один раз я там купила пирог, так потом весь его искрошила воронам.
– Вот уж кто умеет испечь пирог, так это Эдна Чилдресс, – сказала Элнер. – Из ничего сотворит. Право слово. Уж на что хорош мой яблочный пирог, но с Эдной мне не тягаться.
– Спору нет, – кивнула Вербена. – Потому-то Ральф и отрастил брюхо. Эдна говорит, днем он всегда заезжает домой перекусить пирогом с кофе.
– И кто его осудит? – вскинула бровь Тотт. – Будь я мужем Эдны, и я бы не устояла перед ее пирогом.
– Она его страшно балует, – нахмурилась Вербена.
– А почему ты меня маленько не побалуешь? – вклинился Мерл.
– Нечего там. Три раза в день кормлю – и будет с тебя.
Тотт Вутен затянулась сигаретой:
– Кстати, о грустном. Вы давно видели Ханну Мари?
– Не видала ее с похорон Андера, – покачала головой Элнер. – И уже беспокоюсь. Хочу думать, у нее все хорошо.
– Дай-то бог, – поддержала Вербена. – Маленькая мисс Дэвенпорт говорит, раньше она заглядывала в контору, а теперь целыми днями сидит одна в огромном доме. Мужа-то ее я встречаю – разъезжает в машине Андера, весь такой из себя. Жалко девочку, что тут еще скажешь.
– Знаете, на нее это совсем не похоже, – опечалилась Элнер. – Обычно всегда меня проведает или хотя бы черкнет пару строк.
– Наверное, замоталась с благотворительной работой, – сказала Руби. – Скоро заглянет, вот увидишь.
– Очень надеюсь. А то уж я маленько тревожусь.
– И я, – сказала Тотт. – И ведь по телефону-то ей не позвонишь.
– Не позвонишь, – вздохнула Руби.
На самом деле Ханна Мари вовсе не замоталась в делах. Рухнул ее мир. Сразу после смерти ее отца муж запретил ей появляться на ферме и почти не бывал дома – заезжал только переодеться. Она не понимала, чем провинилась. Пыталась это выяснить, но муж говорил, что она себе все надумала.
Изредка ее видели в городе, и выглядела она очень печальной. В ноябре экономка поделилась с Вербеной – мол, слышала, как Ханна Мари плачет в своей комнате. Узнав об этом, Элнер решила отбросить церемонии и поехать к ней самой. Дверь открыла служанка; по роскошной лестнице Элнер поднялась в спальню Ханны Мари, где та сидела за столом. Она удивилась нежданной гостье, но встала и обняла ее.
– От тебя давно никаких вестей, – сказала Элнер. – Как поживаешь?
Ханна Мари улыбнулась и написала в блокноте: «Хорошо. Как ты?»
– Чего мне сделается? Все по-прежнему.
Только сейчас Элнер заметила, как изменилась Ханна Мари: в каштановых волосах, собранных в пучок, посверкивала седина, а глаза почти утратили юношеский блеск.
– У тебя точно все хорошо?
Ханна Мари кивнула.
Элнер оглядела комнату:
– А где котенок?
Ханна Мари скорчила печальную гримаску и написала: «Убежал».
– Жалко, очень жалко. Послушай, милая, я понимаю, ты уже взрослая, но я обещала твоей маме за тобой приглядывать. Если какая нужда, просто дай знать. Иначе я рассержусь.
Ханна Мари улыбнулась, кивнула и на прощанье ее обняла.
На выходе из дома Элнер столкнулась с Майклом Винсентом. Тотт опешил:
– Что вам здесь нужно?
– Просто навестила подругу, – ответила Элнер, спускаясь с крыльца.
– Не вздумайте притащить новую кошку! – крикнул вслед Майкл.
Молочник
В ер джил А. Ньютон, племянник Вербены, на ферме проработал больше сорока лет. Он вставал в три часа ночи, облачался в белую накрахмаленную униформу, повязывал галстук-бабочку, надевал фуражку и спешил на ферму; без двадцати четыре заканчивал погрузку, а четверть пятого уже въезжал на пустынные улицы спящего города. В это время мир, в котором еще не было автомобильного и людского шума, принадлежал ему безраздельно. Лишь изредка залает собака или заголосит петух. Верджил изо всех сил старался не потревожить эту предрассветную тишину. К каждому дому он подъезжал максимально тихо, снимал с грузовика проволочную корзинку с молочными бутылками и почти беззвучно ставил ее на крыльцо. Чтобы не топать, он носил черные кожаные ботинки на толстой двойной подошве. Забирая пустые бутылки, старался ими не греметь.
