Опасности мыса Горн давно стали притчей во языцех. В 1788 году капитан Уильям Блай и экипаж «Баунти» попытались обогнуть этот мыс. После целого месяца встречных ветров, дождя и снега, ужасающих штормов, грозивших разбить судно о скалы, Блай решил, что единственный разумный способ достичь Тихого океана – повернуть и поискать другой путь. Он бросил безнадежные попытки и направился к берегам Африки, к мысу Доброй Надежды. Двадцать пять лет спустя, во время войны 1812 года, несколько большее судно, американский военный фрегат под командованием капитана Дэвида Портера, также носивший имя «Эссекс», тоже попыталось обогнуть мыс Горн. Капитан Дэвид Портер и его экипаж славились бесстрашием перед лицом превосходящих сил британского флота, но мыс Горн испугал даже их. «За этот короткий переход мы натерпелись такого, что я бы посоветовал любому, кто ищет пути к Тихому океану, даже не пытаться проходить мысом Горн. Если, конечно, у него есть выбор».
У китобоев с Нантакета были другие отношения с мысом Горн. Они регулярно огибали его, начиная с 1791 года, когда капитан Пол Уорт провел свой «Бивер», китобойное судно размером с «Эссекс», к Тихому океану. Джой и Чейз проходили мыс Горн как минимум трижды. А Поллард шел этим маршрутом то ли в четвертый, то ли в пятый раз. И все-таки любой капитан должен был понимать, что мыс Горн – не самый простой участок пути. Особенно если корабль уже крепко потрепало в относительно спокойных водах Гольфстрима.
Вскоре после того, как они увидели мираж острова, им повстречалось нечто настолько ужасное, что экипаж «Эссекса» предпочел бы, чтоб это было еще одним видением. К сожалению, это была реальность: чернильно-черная череда туч мчалась к ним с юго-запада. Невесть откуда взявшийся шквал накатил на судно словно пушечное ядро. В стенающей тьме команда трудилась не покладая рук, убирая паруса. С зарифленными грот-марселями и стакселями «Эссекс» держался вполне неплохо. «Судно перекатывалось с волны на волну, словно чайка, – вспоминал Никерсон, – ни одного ведра воды не пролилось на палубу через борт».
Но поскольку ветер дул с юго-запада, скалы мыса Горн все еще представляли серьезную угрозу. Дни шли за днями, превращаясь в недели, а корабль все боролся с ветром и волнами. Температура упала почти до нуля. В этих широтах солнце почти не садилось. Без смены дня и ночи переход растянулся в бесконечное, сводящее с ума испытание.
Больше месяца понадобилось «Эссексу», чтобы обогнуть мыс Горн. Лишь в январе следующего, 1820 года впередсмотрящий увидел остров Святой Марии, место сбора китобойных судов у побережья Чили. На южной оконечности острова в заливе Арауко они нашли несколько кораблей из Нантакета, в том числе и «Чили», с которым они покидали Нантакет несколько месяцев назад. Вести с западного побережья Южной Америки были не очень-то обнадеживающими. Отношения между Чили и Перу стремительно накалялись. За последние несколько лет война между патриотами, надеявшимися освободить Южную Америку из-под владычества Испании, и роялистами, которые все еще хранили верность своей исторической родине, опустошила города на побережье. Хотя патриоты, не без помощи отчаянного героя британского флота, лорда Кокрейна, одерживали верх, борьба все еще продолжалась, особенно в Перу. И добывать пропитание на этих берегах следовало с осторожностью.
Для большинства судов этот китобойный сезон складывался неудачно. Китов было мало, цена на масло оставалась высокой, и для китобоев Тихого океана наступали суровые времена. Заполнив корабль ценой невероятных усилий экипажа, капитан «Независимости», Джордж Свейн, вернулся в Нантакет в ноябре и предсказал, что «ни один корабль больше не сможет взять груз китового масла в южных морях». Овид Мейси опасался, что предсказание капитана могло сбыться. «Нужно найти новые китовые пастбища, где поголовье китов все еще многочисленно, – написал он в своем журнале, – или дело не будет стоить вложенных в него средств». Экипаж «Эссекса» отправлялся в путь, моля Бога о том, чтобы все эти предсказания не сбылись.
После нескольких неудачных месяцев у побережья Чили, отмеченных лишь остановкой для пополнения припасов в Талькауано, успех улыбнулся «Эссексу» у побережья Перу. Всего за два месяца Поллард и его люди наварили четыреста пятьдесят баррелей масла, убив около одиннадцати китов. Они убивали примерно по одному киту в пять дней. Но такой темп скоро вымотал экипаж. А погода лишь прибавила им работы. Сильный ветер и неспокойное море значительно усложняли охоту. «Эссекс» швыряло по волнам из стороны в сторону. Разделывать китов и вываривать масло на такой неустойчивой платформе было вдвойне сложнее. Волнение было таким, что поднимать и опускать вельботы стало небезопасно. «Наши шлюпки сильно пострадали, когда бились о борта, – вспоминал Никерсон. – Несколько раз они едва не разлетались на части, налетая на судно». Так необходимые в китобойном промысле лодки постоянно ремонтировались.
По мере того как количество бочек в трюме росло, «зеленорукие» привыкали к суровому китобойному промыслу. Рутинная работа – а китобойное судно представляло собой не что иное, как плавучий завод, – в конце концов притупила чувство удивления, возникавшее при столкновениях с китами. И матросы уже не рассматривали свою добычу как пятидесяти-шестидесятитонное создание, чей мозг в шесть раз больше человеческого (и, что должно было впечатлить моряков еще больше, чей член был размером с человека). Теперь они смотрели на кита как на «самоходное хранилище дорогого жира», как писал один из матросов. О китах говорили, прикидывая количество масла, которое можно вытопить из них: кит на пятьдесят баррелей. И хотя китобои много знали о привычках этих животных, они никогда не рассматривали их как нечто большее, чем просто товар, составные части которого – голова, жир, амбра и тому подобное – представляли некоторую ценность. Все остальное – тонны мяса, кости, внутренности – просто выбрасывалось. Эти гниющие плоты потрохов привлекали тучи птиц, рыбу и, конечно, акул. Точно так же, как освежеванные останки бизонов покрывали прерии американского Запада, обезглавленные останки кашалотов замусоривали океанские воды начала XIX века.
Даже самые неприятные моменты китобойного промысла стали проще, как только «зеленорукие» поняли, что это часть процесса, который приведет их к процветанию, – как мытье золота или выращивание пшеницы. Вот почему настоящие китобои так любят процесс выварки, этот заключительный шаг на пути превращения живого, дышащего кашалота в холодные, мертвые деньги. «Это ужасно, – признавал писатель Чарльз Нордхофф, – но старые китобои наслаждаются этим. Они с удовольствием вдыхают зловонный дым. Зловоние становится для них символом будущего богатства». Но дело было не только в деньгах. Каждый кит, каждая бочка с маслом приближали их к Нантакету, к возвращению в свои дома, к своим семьям.
Именно когда китобои вываривали китовый жир, они больше всего тосковали по дому. «В такие моменты с особой теплотой вспоминаешь о женах и детях, – говорил Уильям Мейси, – и каждый чувствует приближение дома и друзей, когда закупоривается очередная бочка и раздается крик “Уноси!”». И в самом деле, старые китобои все как один говорят, что самое приятное в рейсе – это «выварка и возвращение домой».
И именно в эти крайне напряженные и изматывающие месяцы у побережья Перу команда «Эссекса» получила то, что подстегивает энтузиазм любого китобоя, – письма из дома.
