Жестокая арифметика людоедства не только давала еду живым, но и сокращала число голодных ртов. К моменту смерти Самуэля Рида, к двадцать восьмому января, каждый из семерых получал приблизительно по три тысячи калорий мяса (с момента смерти Лоусона Томаса их пайка увеличилась на треть). И хотя это количество примерно соответствовало количеству мяса одной галапагосской черепахи, люди все еще испытывали недостаток в жире, который жизненно необходим для обменных процессов. Сколько бы мяса они теперь ни ели, без жира оно не имело для них особой энергетической ценности.
Ночь двадцать девятого января была темнее прочих. Двум лодкам стало труднее следить друг за другом, людям не хватало сил, чтобы управлять рулевым веслом и парусами. Той ночью Поллард и его команда обнаружили, что вельбот с Овидом Хендриксом, Уильямом Бондом и Джозефом Вестом исчез. Нантакетцы были слишком слабы, чтобы приниматься за поиски. Им не хватило сил даже поднять фонарь или выстрелить из пистолета. Впервые с момента крушения «Эссекса» Джордж Поллард, Оуэн Коффин, Чарльз Рэмсделл и Барзилай Рей, четыре нантакетца, остались одни. Они были на тридцать пятом градусе южной широты и ста градусах западной долготы, в полутора тысячах миль от побережья Южной Америки. Однако, что бы их ни ждало, они были в лучших условиях, чем люди на лодке Хендрикса. Без компаса или квадранта те были обречены на блуждание в пустом, бескрайнем море.
Шестого февраля, после того, как четверо из лодки Полларда доели «последний кусочек» Самуэля Рида, они, по словам одного из выживших, начали «смотреть друг на друга с темными помыслами». «Но мы молчали». И лишь самый молодой из них, шестнадцатилетний Чарльз Рэмсделл высказал эти мысли вслух. Он предложил бросить жребий, чтобы судьба решила, кто из них будет убит, чтобы другие остались жить.
Подобные жребии в подобных ситуациях были давней морской традицией. Самый ранний из зарегистрированных случаев относится к первой половине семнадцатого века, когда семь англичан, отплывших с одного из островов Карибского моря, были унесены от берега штормом. Через семнадцать дней в открытом море один из них предложил бросить жребий. Случилось так, что жребий выпал тому, кто предложил его кинуть. После другой жребий определил палача. Жертву убили и съели.
В 1765 году, когда команда поврежденного корабля «Пэгги» съела чернокожего раба, матросы начали искать, кто еще может послужить им пищей. Выбор пал на Дэвида Флэтта, одного из самых популярных моряков в команде. «Флэтт был шокирован принятым решением, – писал капитан Харрисон, – еще больше его пугали кошмарные приготовления к казни». Он попросил, чтобы ему дали немного времени приготовиться к смерти, и команда согласилась отложить расправу на одиннадцать часов следующего утра. Страх подобной смерти убил Флэтта. К полуночи он оглох, а к утру обезумел. В восемь утра их увидел другой корабль. Но для Дэвида Флэтта было уже поздно. Даже после того, как команду «Пэгги» доставили в Англию, Харрисон писал, что «несчастный Флэтт так и не вернул рассудок».
Добрый квакер едва ли мог согласиться тянуть подобный жребий. Друзья не могут убивать людей, им также запрещено играть в азартные игры. Чарльз Рэмсделл, сын краснодеревщика, был конгрегационалистом. Однако и Оуэн Коффин, и Барзилай Рей, оба были членами общества Друзей. Хотя Поллард не был квакером, квакерами были его бабушка и дед, а прабабка, Мехитэйбл Поллард, была министром.
В столь же страшных обстоятельствах другие матросы принимали разные решения. В 1811 году стотридцатидевятитонный бриг «Полли» на пути из Бостона в Карибское море во время шторма потерял все мачты, и сто девяносто один день экипаж дрейфовал на полузатопленном корпусе судна. Хотя часть экипажа умерла от голода, оставшиеся в живых не стали есть их тела. Они использовали их в качестве приманки, закрепив на лине и волоча за кораблем. Матросы сумели поймать достаточно акул, чтобы дожить до спасения. Если бы после смерти Мэтью Джоя команда «Эссекса» поступила так же, то, возможно, они никогда не впали бы в ту крайность, которая поставила их перед ужасным выбором.
Сперва Поллард, если верить Никерсону, «и слушать не хотел» юного Рэмсделла «и всем прочим сказал “нет”, позволив тем не менее съесть свое тело, если он умрет раньше». Тогда Оуэн Коффин, кузен Полларда, восемнадцатилетний сын его тети, поддержал требование Рэмсделла бросать жребий.
Поллард посмотрел на трех своих юных товарищей. От голода их глаза, очерченные темными кругами, запали. Было ясно, что они стоят на пороге смерти. И так же ясно было, что все они, включая Барзилая Рея, осиротевшего сына знаменитого нантакетского бондаря, были согласны с предложением Рэмсделла. Как и оба раза до этого – в Гольфстриме после шквала и после того, как «Эссекс» пошел на дно, – Поллард уступил воле большинства. Он согласился бросить жребий. Если сострадание сделало из Чейза сочувствующего, но все-таки жесткого лидера, то перенесенные испытания лишь окончательно разрушили уверенность Полларда в собственной правоте. Он стал абсолютно другим человеком.
Они пометили огрызки бумаги и бросили их в шляпу. Жребий пал на Оуэна Коффина. «Мой мальчик! Мальчик мой! – кричал Поллард. – Если хочешь отказаться от жребия, я выстрелю в первого, кто прикоснется к тебе!» Потом капитан предложил забрать жребий, принеся в жертву себя. «И кто бы усомнился, что Поллард скорее сам тысячу раз принял бы смерть? – спрашивал Никерсон. – Никто из тех, кто знал его». Но Коффин уже смирился со своею судьбой. «Я приму этот жребий, как принял бы любой другой», – мягко ответил он. Они снова тянули жребий, чтобы решить, кто убьет мальчика. Жребий пал на друга Коффина, Чарльза Рэмсделла.
И хотя жребий был его идеей, Рэмсделл отказался доводить дело до конца. «Он долго отпирался, – писал Никерсон, – утверждая, что никогда не сможет сделать этого, но в конце концов все-таки сделал». Перед смертью Коффин оставил устное послание матери, которое Поллард обещал передать, если сможет. Потом Коффин попросил несколько минут тишины. Наконец, заверив всех, что «жребий был честным», он склонил голову на планшир. «Вскоре он был съеден, – вспоминал Поллард, – и ничего от него не осталось».
Глава двенадцатая
Тень орла
А Чейз и его люди лежали на дне лодки под ледяным дождем. Все, что у них было, чтоб защититься от воды, – кусок изодранного, насквозь промокшего холста. «И даже если бы он был сухой, – писал Никерсон, – мы бы не почувствовали разницы».
Двадцать восьмого января 1821 года ветер наконец сменился на западный. Но их это уже мало заботило. «Нам уже было все равно, – писал Чейз, – нас осталась едва ли четверть». До земли еще было слишком далеко, а у них уже не было припасов, чтобы протянуть столько. Единственный их шанс – натолкнуться на какое-нибудь судно. «Это была последняя надежда, – писал Чейз, – все, что удерживало меня от того, чтобы просто лечь и умереть». Галет у них оставалось еще на четырнадцать дней, но это значило лишь, что еще две недели им пришлось бы довольствоваться всего полутора унциями в день. «Мы были так слабы, – писал Никерсон, – что едва могли ползать по лодке на четвереньках». Чейз понял, что, если он не увеличит рацион, через пять дней все они будут мертвы. Пришлось забыть о строгом режиме экономии, позволившем им продержаться так долго, и дать людям «столько еды, сколько требовалось для поддержания жизни».
