Догнались коньяком, на том и разошлись.
Алексею Божко – как было написано на картонной карточке – Милочка позвонила через неделю. Кажется, он ей обрадовался, и уже на следующий день она оформилась в Дом моделей. Божко ей нравился – спокойный, уравновешенный и, кажется, доброжелательный. К тому же он к ней не приставал. А вот в коллективе ее приняли настороженно. Не плохо, нет – именно настороженно. На перекуры не приглашали, «по кофейку» и на перекусы – тоже. Девчонки любили вкусненькое – бегали в Столешники за тортиком или пирожными. Ей предлагали, но вяло и с большим одолжением. Она, конечно, отказывалась. Они переглядывались и усмехались: надо же, гордая какая у нас Иванова!
На шутки и усмешки не реагировала – подумаешь, цацы! Она-то чем хуже? И гордо уходила одна.
Божко наблюдал за ней, внимательно наблюдал. Исправлял ошибки, никогда не ругал, поддерживал и подбадривал.
Мила, чувствуя его поддержку, немного воспрянула и ожила. Хотя довольно часто подумывала: а не послать ли все это к чертям, не уйти ли из этого серпентария?
Однажды столкнулись с Божко при выходе из подъезда. Он мягко улыбнулся ей и предложил подвезти. По пути неожиданно предложил:
– А может, поужинаем? Ты, Иванова, не голодна?
Милочка равнодушно пожала плечами. Есть не хотела, перекусила сыром и бубликом, а вот возвращаться в чужую пустую квартиру неприятно. Кивнула – согласна. Приехали в знаменитый «Арагви». Войдя внутрь, она чуть не расплакалась – здесь они часто бывали с Серегой… Сдержалась. Сели за столик и начали пировать. Она поняла, что Божко человек щедрый и при этом без ненужного пафоса и фанаберии.
Неожиданно ей стало легко и спокойно – она оживилась, раскраснелась и с удовольствием принялась за еду. Пили красное «Ахашени» – терпкое, сладковатое, вкусное. Она быстро опьянела и осоловела – от еды, вина, тепла и приятного, доверительного разговора.
А в машине неожиданно для себя расплакалась – ей вдруг так стало жалко себя! И она начала рассказывать ему, почти чужому человеку, собственному, кстати, начальнику, всю свою жизнь. Про маленький поселок при камвольном комбинате. Про их барак и тихую, забитую мать. Про свои мечты уехать, сбежать в большой город, в Москву – устроить свою жизнь. «А что тут плохого? – оправдывалась она. – По-моему, это нормально!» Про их с Серегой роман – большую любовь, абсолютное счастье, мечты и его предательство. Про тюрьму и его нежелание с ней иметь дело. Про чужую квартиру, где ей приходится жить и дрожать от страха, что Маринка вернется и ее выгонит. Вот только в поселок, к матери, она ни за что не вернется.
– Ни за что, вы слышите! В этот склеп, в эту могилу! Уж лучше сдохнуть здесь, на помойке, – всхлипывала она, размазывая по лицу черные от туши слезы.
Алексей жалел ее. Вспоминал свои ночевки на вокзале, животный страх перед милицейским лейтенантом, зорко высматривающим свою жертву. Постирушки в вокзальном туалете, над заплеванной раковиной. Батон на обед, от которого в спазмах сжимался желудок. Койку с пружинным матрасом и бабку-хозяйку. Тяжелый ночной труд грузчика на вокзале. Пачку ворованного пшена, спрятанную под рубахой.
Он кивал, утешал ее и вытирал ее лицо платком.
– Тише, Милочка! Тише! Ну, не плачь, моя девочка, у тебя же вся жизнь впереди! И все еще сложится, ты мне поверь! Ты же сильная, Милочка! А какая красавица! Ты посмотри на себя – ты ж королева! Снежная королева!
Он повез ее к себе, засунул в душ и принес теплый махровый, невиданной красоты небесно-голубой халат.
После душа Милочке стало легче, но все еще потряхивало. Алексей сделал ей сладкого чаю и отвел в спальню.
Укрывшись по горло одеялом – все еще сильно знобило, – она быстро уснула.
Проснувшись, открыла глаза и оглядела комнату. Темные, с золотом, обои. На стенах картины в тяжелых позолоченных рамах. Шелковые шторы, не пропускающие дневной свет. Пушистый ковер у кровати.
Она осторожно встала и вышла в коридор – в квартире было тихо. На цыпочках обошла комнаты, убедилась, что хозяина нет. На кухонном столе лежала записка: «Кофе на плите, завтрак под салфеткой. Ты сегодня выходная – отдыхай. Дождись меня – я буду не поздно».
В растерянности она опустилась на стул – что это значит? Нет, конечно, она оценила его благородство – никаких посягательств той ночью не было, за что большое спасибо. Но все-таки – что это значит? Дружеский жест или?..
Так ничего и не поняв, она решила, что нужно дождаться вечера. А там что будет, то и будет. Успокоившись, она с удовольствием выпила кофе, что-то съела, ушла в комнату и не заметила, как уснула. Проснулась только к вечеру – свежая и отдохнувшая. Привела себя в порядок и стала ждать Алексея.
Вскоре он появился – улыбчивый, мягкий и добродушный – и коротко бросил:
– Одевайся! Мы идем в театр!
После премьеры во МХАТе – ох, сплошные звезды, небожители! – был еще и ужин в ЦДРИ в большой актерской компании. Милочка робела и сидела затаив дыхание. А эти небожители громко смеялись, рассказывали анекдоты – не всегда приличные, с крепким словцом. Впрочем, ее это совсем не смущало – только слегка удивляло: надо же, и они! Небожители много ели и много пили, перебивали друг друга, едко друг над другом подшучивали, обсуждали отсутствующих – словом, вели себя как обычные люди.
Известный актер, кумир поколений, отпустил ей цветастый и кудрявый комплимент, от которого она зарделась, как девочка.
– У тебя, Леша, самые красивые бабы в Москве, – подключился другой, смутно знакомый.
Алексей вздохнул и развел руками:
– Что поделать! Работа такая – в сплошном цветнике!
– Да уж, Леша! Ты – известный садовник! – пошутил кто-то, и все рассмеялись.
После банкета снова поехали к нему. И снова она спала одна, не понимая, что происходит.
«Может, у него что-то не так? – подумалось Милочке. – Ну, так даже и лучше!» Кроме Сереги, любимого Сереги, рядом с собой она по-прежнему не могла никого и представить.
Любовниками они стали спустя три недели – по Милочкиному желанию, точнее любопытству. А после случившегося она облегченно выдохнула. Все у него было нормально! И даже вполне хорошо!
Но никогда, ни разу он не предложил ей перебраться к нему насовсем – перевезти свои вещи и начать совместную жизнь.
Милочку все устраивало – новая жизнь ей нравилась, очень нравилась. Она была яркой, увлекательной и – безопасной. Она перестала шарахаться от милиции. Перестала вздрагивать от звонка в дверь. Она вообще перестала бояться. Их история с Алексеем была невнятной и непонятной, Милочка понимала, что он не влюблен и даже не увлечен. Их ночные свидания быстро закончились, и ее это очень устраивало. И еще – Серегу, своего Шалого, она не забыла. А прошлую жизнь очень хотела забыть. Как-то столкнулись в ресторане с Анзорчиком – тот был, как всегда, с какой-то сногсшибательной девкой – наверняка из центровых и валютных.
