Но когда Зоя поняла, что это – почти всё, что шансов почти никаких, то все-таки скисла.
Нет, не плакала, не задавала вселенной вопросы – зачем? почему? в чем нагрешила? Не капризничала. Просто ей все стало неинтересно. Утомительно стало, когда почти известен конец – лучше уж побыстрее.
И конечно, боялась страданий – не из-за себя, из-за него. Все приговаривала:
– Лишь бы тебе не досталось! Лишь бы не мучить тебя!
В который раз он удивлялся – нет, поражался! – ее стойкости и отсутствию эгоизма. Даже в такой ситуации она думала о других.
Илье говорить категорически запретила:
– Только попробуй, из дома уйду. Он не может помочь, так зачем его тревожить, зачем мучить?
Нет, в чем-то права. Но как же так? Правильно ли это? Ведь сын тоже имеет право хотя бы знать, что происходит. Александр ему про диагноз не рассказал, а вот приехать попросил:
– Мать хандрит, плохо себя чувствует. Да нет, ничего страшного! Честное слово. Возраст, сынок. А как ты хотел?
– Я хотел, чтобы вы приехали, чтобы мы были рядом! – жестко ответил Илья. – И тогда все было бы проще! Вот чего я хотел!
«Проще, – подумал Александр, – или тяжелее. Для вас». Илья приехал за месяц до Зоиного ухода. Она была уже совсем плоха, почти не вставала, но тут встала, попросила вызвать парикмахера и маникюршу. Впервые в жизни – на дом.
Он сбегал в соседнюю парикмахерскую и, все объяснив, договорился с девочками.
Пыталась что-то приготовить, но сил не хватило. Тогда он купил все готовое. Илья у них человек неприхотливый. Пенка тоже не из кулинарок – едят просто, без затей, почти не замечая того, что едят.
Сын все понял, хотя Зоя держалась. Держалась изо всех сил. Он рвался что-то сделать, звонил в Америку друзьям, писал письма в госпитали. Пока Зоя его не остановила:
– Не суетись, сынок! Все будет так, как должно.
И Александр впервые увидел, как его сильный, мужественный взрослый сын разрыдался.
Зоя взяла Илью за руку. Александр вышел из комнаты, чтобы они попрощались. Мать и сын. Самые близкие люди. Сейчас им не нужно мешать.
Илья уехал. А Зоя ушла почти сразу после его отъезда. Кое-как продержалась неделю, и те последние крохи жизненных сил, которые ее удерживали еще на этом свете, сразу исчезли, испарились, как испаряется влага на стекле после дождя. Теперь она не вставала. Совсем.
Александра она попросила:
– Ты, Шура, только меня не трогай! Все же понятно. И никого не зови. Дай мне уйти спокойно. Пожалуйста.
Он все исполнил. Никаких врачей, никакой родни. Никаких известий и новостей. Илья звонил ежедневно, но Зоя трубку брать отказалась.
Александр понял: храбриться больше сил нет, а пищать еле слышным ослабленным и «мертвым» голосом – зачем?
Лишняя боль сыну.
Накануне Зоиного ухода – оба понимали, что уже близко, уже вот-вот – она попросила Александра посидеть возле нее.
Обычно в последнее время гнала: «Иди ради бога! Мне одной легче». А здесь попросила:
– Шура! Сядь, пожалуйста, рядом.
Он взял ее за руку. Она дремала. Теперь она вообще постоянно дремала, и было непонятно, где она – там или здесь. Скорее всего, на переходе. На переходе, на стыке двух миров. Немного здесь, немного там.
Между «там» и «здесь» – наверное, так.
Он с тревогой вглядывался в ее лицо – слава богу, оно было спокойно и безмятежно. Никакой боли, никакой тоски. Это было другое лицо, не Зоино. Ее лицо всегда было милым, серьезным или смешливым. Но всегда очень живым. А здесь… Не маска, нет! Просто лицо человека, который… готовится. Который… готов.
Покой, умиротворение, вечная тишина… Это она с лихвой заслужила.
К половине первого Зоя очнулась – чуть приоткрылись глаза, дрогнули ресницы.
– Шура, ты еще здесь? Иди спать, дорогой.
Он кивнул. Затекла рука, болела спина, гудели ноги. Очень хотелось лечь на кровать, вытянуться, закрыть глаза. Отдохнуть.
Так он и сделал. Правда, постель не разбирал и одежды не снял – мало ли что? Вдруг? Например, понадобится «Скорая помощь».
Проснулся через пару часов. Глянул на будильник и вздрогнул – было полпятого утра.
Быстро вскочил с кровати и бросился в Зоину комнату.
Понял, как только приоткрыл дверь, – ее больше не было. Всё.
Тишина стояла такая, что ему стало страшно.
«Все кончилось, – подумал он. – И как страшно тихо! Нет ничего – даже ее дыхания, ее тихих стонов. И Зои тоже нет».
Александр подошел к ней. Она подготовилась к уходу – даже руки, бледные, истонченные, почти прозрачные, лежали поверх одеяла, сложенные крест-накрест – так, как и следовало. Он сел на стул возле кровати. Даже глаза закрыла – никого не беспокоить, никому не причинять хлопот.
Он просидел так долго, часа три или больше. Время летело незаметно – только за окном сделалось совсем светло и весело расчирикались воробьи. Солнце набирало яркость и тепло, по асфальту стучали чьи-то каблучки, и громко капризничал ребенок, не желая идти в детский сад.
Александр очнулся, погладил Зою по руке и вышел из комнаты.
Теперь надо было заниматься делами. Вот ведь слово-то, а? Ему стало нехорошо – замутило, закружилась голова и стали ватными ноги.
Он распахнул кухонное окно, и в него с новой силой ворвались запахи и звуки жизни.
«А я живу», – мелькнуло у него в голове. И ему стало стыдно, неловко.
А потом начались хлопоты, звонки друзьям и родным, звонки в поликлинику и в ритуальное агентство.
«Жизнь продолжается, – горько усмехнулся он. – Такие дела».
Илье он не позвонил – Зоя так решила: ни к чему, он только уехал из Москвы, взять снова отпуск – невероятная сложность. Нет, конечно, отпустят. Но ему придется потратить деньги на билет и потерять в зарплате. «Нет, ни к чему, – решила Зоя. – Попрощались же, верно?»
Пришла Зоина подруга, соседка по лестничной клетке. Ее двоюродная сестра, которую Александр видел лет десять назад. Не узнал – как постарела, господи! Да и все постарели… Старики, старики… Все – старики.
Женщины обсуждали поминки, составляли списки продуктов, о чем-то тихо шептались и даже спорили. Он ушел к себе. Видеть все это, слышать было невыносимо.
В день похорон пошел дождь. Кто-то обмолвился: «Хорошая примета». Александр дернулся: «Ну что за бред, что за чушь? Какая примета? И что тут хорошего? Зое, что ли, так будет легче? Или мне?» В автобусе он сел рядом с женой – последнее совместное путешествие. Уловил краем уха разговоры присутствующих – вполголоса обсуждали весенние дачные посадки, делились опытом. Кто-то рассказывал о внуках, кто-то жаловался на сноху или зятя.
