– Как вам не стыдно! – воскликнула медсестра.
– Он меня, может, отравить хочет! – Белобородов заводился все больше. – Как Горького Алексея Максимовича.
– Горький не имеет к вам отношения, – сухо заметил Фамицкий.
– За людей нас не считаете?! – взвизгнул Белобородов. – А фамилия ваша как?
– Фамицкий.
– Имя-отчество?
– Семен Борисович.
– Так я и знал! – торжествующей заявил тот. – Схема у него! Знаем мы ваши схемы. Такие, как вы, до смерти людей залечивают!
Медсестра ахнула. Семен побледнел, но все-таки удержался от того, чтобы дать хаму по морде.
– Кто вам это сказал? – зачем-то спросил он.
– Газеты читаю, там зря не напишут! Космополит! Разберемся еще, чем вы тут занимаетесь.
Не сказав больше ни слова, Фамицкий вышел.
Зато Лушка за словом в карман не полезла. И тон, которым она произносила эти слова, был товарищу Белобородову явно привычнее, чем сухая вежливость Фамицкого.
– Чего орешь? – подойдя к наглому типу вплотную, процедила Лушка. – Припадочный? Так лечись. – Она обернулась к медсестре: – Пускай плавает, сколько ему влезет. Хоть утопится.
– Да у вас тут гнездо вражеское! – завопил Белобородов.
Лушка окинула его презрительным взглядом.
– Нет ума – считай, калека, – припечатала она.
И направилась к двери, не обращая внимания на несущийся ей вслед вопль:
– Я на вас управу найду!
Когда Лушка вышла из бальнеологии, Фамицкий стоял у двери. По напряженному выражению его лица было понятно, что он старается взять себя в руки.
– Зря вы им попускаете, Семен Борисыч, – сказала Лушка. – Таким палец в рот положи – голову откусят.
– Откусят, – кивнул он. – Рано или поздно.
– А что это он про газеты говорил? – спросила Лушка. – Что там пишут?
– А ты не знаешь?
– Да у меня дел вон сколько! Когда мне газеты читать?
Фамицкий посмотрел на Лушку с интересом. От ее невозмутимости у него даже настроение улучшилось.
– А политинформации? – спросил он. – Ходишь же.
– Хожу, куда деваться, – пожала плечами Лушка. – А только не слышу, что там говорят.
– Слушаешь и не слышишь? – удивился Фамицкий. – Как это можно?
– Очень даже просто. В одно ухо влетает… А в другое вылетает…
Говоря это, Лушка взяла руку Фамицкого и ею показала на оба свои уха. При этом она смотрела на него самым соблазняющим образом. Что и говорить, к тридцати своим годам она научилась соблазнять более тонко, чем в юности, – Фамицкий не сразу вынул свою руку из Лушкиной руки.
– Как это у тебя получается? – недоуменно спросил он.
– У меня все получается, – сверкая зелеными глазами, ответила она. – За что ни возьмусь. Не поняли еще?
– Понял. – Он вынул наконец свою руку из Лушкиной и сказал: – Вы отличная сестра-хозяйка, Лукерья Алексеевна. А в газетах пишут об агентах мировой закулисы. Их называют «космополиты».
– Космо… кто?
– Космополиты. Евреи, попросту говоря.
– И что, люди верят? – удивилась она.
– Еще как. Вы же только что видели.
– Этот, что ли? «Я на вас управу найду»! – похоже передразнила она. – Да какие ж это люди? Хамьё. А люди-то не верят небось.
– Люди тоже верят, – мгновенно помрачнев, ответил Фамицкий.
Глядя, как он идет по аллее к центральному корпусу санатория, Лушка проговорила с досадой:
– Такой мужик без толку ходит!
Вера подошла к флигелю, в котором жила с Лизой, как раз в ту минуту, когда ее племянница наконец вернулась.
– Безобразие! – сказала она. – Я тебя по всему парку ищу – обедать пора. – И ахнула: – Что случилось?!
Еще бы не ахнуть было, увидев разорванное Лизино платье, вымазанное грязью лицо и сосновые иголки в волосах. Она и так-то красотой не отличалась, а в таком виде выглядела абсолютной дурнушкой. Даже удивительно, что гармоничные черты Павла Кондратьева и Нади таким блеклым образом повторились в их дочери.
– Ничего, – пробормотала Лиза.
– Как ничего, когда ты вся изодранная! – восклинула Вера. – А где твои очки?
Разбитые очки Лиза достала из кармана.
– Прекрасно! – хмыкнула Вера. – Ты представляешь, сколько времени потребуется, чтобы выписать новые? А заказать? Это же целая эпопея! А в школу как ты пойдешь? – Племянница молчала, глядя в землю. – Лиза! Как получилось, что ты в таком виде? – повторила Вера. – Впрочем, догадываюсь. Ольга?
Лизино лицо, застыв, сделалось еще некрасивее. Что она могла ответить тете Вере? Что Оля сначала дергала ее за волосы и дразнила, говоря, что общий их брат Петя Кондратьев не может дружить с такой бледной молью, как Лиза, а потом, когда Лиза выкрикнула, что это неправда и Петя с ней дружит, хоть он и взрослый уже, а с Олей как раз и не дружит, потому что Оля злая, злая, – после этих Лизиных слов та просто толкнула ее и убежала. Ну, толкнула, но не обязательно же было при этом зацепиться платьем за ветку и уронить очки, а Лиза именно очки разбила и платье разорвала, потому что она неловкая и никчемная, а Оля ловкая и красивая…
– Иди домой, умывайся, – вздохнула Вера. – Читать теперь не сможешь, сама себя наказала. – И когда Лиза ушла во флигель, в сердцах воскликнула: – Распустила Лушка детей, дальше некуда!
Лушка между тем, думая о Вере Андреевне Ангеловой, меньше всего имела в виду детей, хоть своих, хоть чужих. Совсем другие у нее были мысли, когда она смотрела, как Вера выходит вечером из санаторского корпуса и садится рядом с Семеном Борисовичем на ступеньки крыльца…
Фамицкий, хоть и являлся главврачом, квартиры своей не имел – жил, как и в войну, в главном корпусе в маленькой комнате. А Вера, наверное, задержалась допоздна в директорском кабинете.
«Ишь змея! Мужика под себя подбирает!» – вот о чем думала, глядя на них издали, Лушка.
Может, если бы она слышала их разговор, то другими были бы ее мысли.
– Ты здесь? Я думала, спишь давно, – сказала Вера.
– Не спится, – ответил Семен.
– Думу думаешь? О чем?
– О том, что за однажды совершенное предательство неизбежно приходится расплачиваться.
– Это кто однажды совершил предательство? – насторожилась Вера.
– Я, кто еще, – пожал плечами он.
– Интересно! Каким же образом?
– Я не должен был бросать хирургию. Несмотря на синекуру, которую предложил мне Геннадий Петрович Хопёр.
Хопёра перебросили в наркомат здравоохранения после войны. Видно, судьба была Вере работать под его началом. Впрочем, не самый плохой вариант, бывают начальники и похуже.
