– И что нам теперь делать? – вздохнула Вера.
– Поговорить со всеми нашими.
– Следователь уже разговаривает, – сообщила Нина Антоновна. – То есть оперативник – он сказал, так правильно.
Оперативник Матвеев действительно уже поговорил вчера с сотрудниками санатория, а сегодня, приехав с утра за час до возвращения Веры и Семена, опрашивал остальных обитателей усадьбы Ангелово. Но ничего такого, что могло бы навести на след преступника, не сообщили ему ни растерянный Артем Кондратьев, ни его кокетливая сестра Ольга. От разговора с третьй Кондратьевой, Елизаветой, он тоже не ожидал открытий. И все-таки Матвееву хотелось с ней поговорить. Очень даже хотелось.
– А почему вы Кондратьева? – спросил он. – Ведь ваша мама Надежда Ангелова?
Она не удивилась, что ему известны такие подробности. Может быть, по-детски считает в порядке вещей, что милиционер знает все и обо всех.
– Да, – кивнула она. – А отец – Кондратьев Павел Тимофеевич. У меня его фамилия.
– Скажите, пожалуйста, как часто вы посещаете склад, где хранится Ангеловская коллекция? – спросил Матвеев.
– Вас интересует, кто открывал и закрывал склад? – каким-то слишком резким тоном произнесла она.
– Почему вы думаете, что меня интересует именно это?
– Потому что вы всех об этом спрашиваете.
Он действительно спрашивал об этом Ольгу и Артема Кондратьевых, когда узнал, что они бывали на складе.
– Я, – сказала Елизавета Кондратьева.
– Что – я? – не понял Матвеев.
– Я открыла и закрыла склад.
– А где вы взяли ключи?
– У тети. У Веры Андреевны.
– В ее кабинете? – уточнил он.
– В ее комнате. В нашей квартире. Но я их потом положила на место! – воскликнула она. И спросила: – Почему вы молчите?
– А что я должен говорить? – Он пожал плечами. – Я вас слушаю.
– Мне нечего больше сказать… – упавшим голосом произнесла она. – Мы с Артемом и Олей походили по складу, посмотрели все. Потом я заперла склад и отнесла ключи на место.
– Вы часто открывали склад? – спросил Матвеев.
– Один раз. В тот раз.
– Зачем?
– Мы гуляли, и нам захотелось посмотреть… – пробормотала она. – А никого не было… Вера занята была…
– Чем?
– Я не помню… – Было похоже, что она вот-вот заплачет. Но сдержала слезы. – Кажется, она прилегла после обеда… Или… Не помню!
– Хорошо, – кивнул Матвеев. – Кто-нибудь видел, как вы брали ключи в комнате Веры Андреевны?
– Никто, – чуть слышно ответила она.
И опустила голову. Светлые волосы были причесаны на прямой пробор и заплетены в косу. Все-таки похожа на мать, только внешнее сходство совсем не главное.
– А как возвращали ключи на место, кто видел? – спросил Матвеев. И, не дождавшись ответа, окликнул: – Елизавета!
– Никто не видел, – прошептала она.
– То есть вы имели возможность брать ключи в любой удобный для вас момент? – уточнил он. – И бесконтрольно?
– Да.
К главврачу Матвеев пришел уже к вечеру, опросив предварительно и директора Веру Андреевну Ангелову, и пациентов санатория. Он устал, поэтому изложил Фамицкому ситуацию очень кратко, понимая, что длинных объяснений такому, как он, и не требуется.
– Семен Борисович, мне тоже неприятно, поверьте, – закончил свое объяснение Матвеев. – Но вы же понимаете: кражу совершил тот, у кого был доступ к ключам.
– Кто-то из своих, – нехотя проговорил Фамицкий.
– Да.
– Но ведь прямых доказательств нет.
– Замки не взломаны, – кивнул Матвеев.
– Мог и кто-нибудь посторонний.
В голосе Фамицкого прозвучала надежда.
– Проникнуть в кабинет директора? – пожал плечами Матвеев. – Или к вам в квартиру? Причем дважды – ведь сейчас ключи на месте. Думаю, это маловероятно. Вера Андреевна тоже так считает. Поэтому прошу вас: скажите, кто из сотрудников санатория и… скажем так, из близких вам людей вызывает у вас подозрения?
– Никто, – твердо ответил Фамицкий. – Я могу поручиться за каждого.
«Нисколько не переменился», – подумал Матвеев.
А вслух произнес:
– Семен Борисович! Не берите на себя ответственность.
– Ну а кто должен брать на себя ответственность, Максим Валерьевич? – пожал плечами тот.
– Что ж, продолжаем поиски, – сказал Матвеев, вставая. – Вот мой телефон, звоните, если появится что-нибудь новое.
Когда он шел по аллее к выходу из парка, сумерки уже сгустились так, что просветы между деревьями казались синими. А тогда они темные были, как провалы, и только снег белел на голых ветках…
Матвеев услышал какой-то странный звук. Он доносился из-за кустов, растущих вдоль аллеи. Матвеев шагнул в сторону, бесшумно раздвинул кусты… И увидел Елизавету Кондратьеву. Она сидела на лавочке и плакала.
– Елизавета… Почему вы плачете?
Наверное, стоило бы задать какой-нибудь более разумный вопрос. Или по крайней мере более внятным тоном. Но он спросил именно это и именно так – растерянно.
Она вздрогнула, обернулась, быстро вытерла глаза и ответила:
– Очки разбила.
– Из-за этого не плачут.
– Откуда вы знаете?
– Я не стал бы плакать из-за очков. И вы не плачьте. – Он сел рядом с нею на лавочку. – Я рад, что вас увидел.
– Рады? – недоверчиво спросила она.
– Ваша мама мне жизнь спасла.
Он все время, пока беседовал с ней под протокол, хотел это сказать и очень жалел, что не решился. А теперь вот сказал – и обрадовался.
– Как?! – воскликнула она.
– Меня сюда с передовой привезли, – ответил Максим Матвеев. – В госпиталь. Кровь оказалась редкой группы – думали, все, отвоевался. А тут ваша мама… Вами, кстати, беременная. Дала мне кровь, чуть сама не умерла. А Семен Борисович прооперировал. Вот так вот, Лиза, – улыбнулся он. – Очень мне хотелось посмотреть, какая вы стали.
– Посмотрели… – проговорила она с горечью.
Он взял ее за плечи, повернул лицом к себе и сказал:
– Лиза, я знаю, что вы не могли украсть. Вы мне верите?
Она замерла. К ней впервые прикасался мужчина, и не мальчик, а взрослый человек, который весь – мужественность. Да еще он таким пронзительным образом оказался связан с мамой, о которой она всегда думала как о самом прекрасном, что может быть в жизни… Да еще нервы у нее были взведены… Да еще она была уверена, что он подозревает именно ее…
