– За что? – не понял тот.
– За пропажу со склада.
– Вы это, Семен Борисович, бросьте, – рассердился Матвеев. – Пропажа – это когда само собой пропало и само собой нашлось. Тогда да, халатность руководства, выговор. Штраф, может. И то не вам, между прочим, а директору учреждения. Но тут какая же пропажа? Преступник имеется! Преступница, – уточнил он.
– Я вам сообщил об этой преступнице. И я прошу вас…
Открылась дверь. По тому, с каким лицом Вера вошла в кабинет, Семен понял, что она слышала их разговор.
– Лиза очнулась, – сказала она.
Максим вскочил и бросился к двери. Семен хотел выйти вслед за ним, но Вера удержала его.
– Это как следует понимать? – спросила она, когда торопливые шаги Матвеева стихли. – Ты хочешь, чтобы я отвечала за кражу вместо Ольги?
– Не ты, а я.
– Интересно, в каком качестве ты собираешься отвечать? Он все правильно сказал: за такие вещи отвечает не главврач, а директор. – Она была в крайнем возмущении. – Нет, просто уму непостижимо! Выгораживать эту дрянь!
– В ней есть червоточина, да, – твердо произнес Семен. – Но червоточина может затянуться, а может разрастись и уничтожить ее. Это сейчас решается, именно сейчас, вот в эти минуты, как же ты не понимаешь!
– Не понимаю! – крикнула Вера. – И понимать не хочу! Червоточина, видите ли! Ты мамашу ее тоже пожалел, и что? Она потом детей бросила ради… Сказать противно, ради чего! А яблочко от яблоньки недалеко падает.
– Надоели ваши пословицы! – взорвался Семен – Идите вы к черту со своей справедливостью бесчеловечной!
– Ах, какой человечный! Да тебе просто нравится добреньким быть! Собой любоваться!
– А ты… ты…
Неизвестно, что было бы сказано в следующую минуту, но тут дверь распахнулась и Максим ворвался в кабинет.
– Семен Борисович! – крикнул он. – Лиза опять…
– Что с ней? – испугалась Вера.
– То говорила, улыбалась, а теперь без сознания снова, – выдохнул Максим. – И как лед стала.
Когда все трое вбежали в палату, Лизины руки действительно были холодны, как лед – Семен и Вера убедились в этом, схватившись за правую и за левую одновременно. Но сознание к ней уже вернулось.
– Все в порядке, – сказал Семен. – Это может повторяться, но через несколько часов пройдет совсем. Надо только последить.
– Я послежу, – сказал Максим.
– А ночью… – начала было Вера.
– Я с ней побуду, – повторил он.
Когда Вера и Семен вышли, Максим сел на табуретку у Лизиной кровати и спросил:
– Плохо тебе?
– Мне хорошо. – Ее голос звучал едва слышно, но ясно. – Никогда так хорошо мне не было. Только…
– Что?
– В голове туман… Все плывет. И то одно выплывает, то другое… Причудливо… Только что – роза… Та, золотая. Как жалко, что она пропала! Какие странные мысли, странное состояние, прости…
– Роза нашлась. – Максим взял ее руку, поднес к губам. – Не волнуйся. Все нашлось.
– Правда? – В еле слышном шепоте различима стала радость. – Ну конечно, правда. Ты же мне обещал, что все найдешь… Как хорошо… А у меня такая тяжесть на сердце была… Я знаю, Оля сказала, что это я взяла… Она не злая, Оля, ты не думай… Просто хочет быть счастливой, а как, не знает… Ее так жалко… Дядя Семен меня жалеет, а надо – Олю… Я говорю и засыпаю… Не обижайся…
Ее глаза закрылись, шепот затих.
– Я не обижаюсь, – сказал Максим. – Я тебя люблю.
Он понимал, что она его уже не слышит, иначе и не решился бы, может, это сказать. И поцеловать ее не решился бы, наверное, а так – наклонился и поцеловал в приоткрытые губы. И почувствовал, что она спит, не охвачена пугающим забытьем, а просто спит. Он улыбнулся, сел на пол рядом с кроватью и положил голову на Лизину ладонь.
Со стороны могло показаться, что он тоже спит. Но одна-единственная мысль не давала ему покоя и гнала его сон.
Глава 10
Максим вышел из главного корпуса утром таким ранним, что надеялся никого на своем пути не встретить. Лиза спала, и он собирался вернуться в ее палату раньше, чем она проснется.
Но закон подлости работал как часы: стоило Максиму спуститься с крыльца, как он увидел невысокого рыжего паренька, бредущего ему навстречу по аллее. За спиной у паренька был рюкзак, а вид у него был такой, словно он идет не к корпусу санатория, а к вражескому дзоту, который намерен закрыть собственным телом.
Быстро оглядевшись, Максим положил за куст шиповника узел, который нес в руке, и окликнул рыжего:
– Ты куда?
– Мне к следователю, – мрачно ответил тот. – Который вора ищет.
– Ну я следователь, – кивнул Максим. – Оперативник, точнее.
– Правду говорите?
По интонациям рыжего, по всему его простодушному лицу было понятно, что парень он – проще некуда.
Максим показал ему открытое удостоверение.
– Матвеев Максим Валерьевич, уголовный розыск, капитан, – прочитал тот. И, вдохнув поглубже, выпалил: – Товарищ капитан, я это… Ну, в общем, это я…
– Что – ты? – поторопил Максим. – Яснее выражайся. И быстрее.
– Василий я. Иваныч. Лютиков. Электрик. Вещи я со склада… взял. Которые пропали. Сокровища которые. – Он выдохнул и сказал: – Вот.
Все время этого сбивчивого монолога Максим вглядывался в Василия Ивановича Лютикова. Впрочем, даже если бы он слушал с закрытыми глазами, ситуация была бы ему понятна.
Что любовь делает, а! Интересно, с собой она его взяла склад обчищать или краденое потом попросила спрятать?
– Вы, может, думаете, что это Оля Кондратьева, – не дождавшись реакции капитана, сказал Василий Лютиков. – Только это не она, а я. Я ей предлагал… В смысле, я хотел признаться. Ну и вот… решился.
Ага, значит, уговаривал чертову девку признаться, а та ни в какую. Решил взять на себя.
– Ты, Василий Иваныч, не выпил часом? – поинтересовался Максим. – Ерунду городишь.
Он достал из-за куста узел и, положив на широкую лавочку, развязал. Сверкнули в ясных утренних лучах серебряные колокольчики, лепестки позолоченой розы…
– Не, не выпил, – машинально ответил Василий Лютиков. И, в полном потрясении глядя на розу, колокольчики и прочие коллекционные предметы, спросил: – А они откуда?
В краже не участвовал, значит – ясно же, что впервые все это видит. Зачем же девчонка ему вообще о краже рассказала в таком случае? А! Хотела, наверное, чтобы он антиквару вещи сдал по своему паспорту.
– От верблюда, – ответил Максим. – Документ какой-нибудь у тебя с собой?
