Он наклонился, коснулся лбом ее плеча.
– Это все правда? – спросила она. – Не во сне?
– Правда.
Иконы были уже вынуты из ящика и расставлены на консоли в гостиной. Все они были теперь здесь – полный ангеловский иконостас. Кроме Ангела-хранителя, но его Вера не надеялась увидеть.
– Счастье, что мы только что вывозили такие же, – сказал Андрей. – Я смог получить все документы быстро.
– Это точно, что он… именно так умер, как дочь его рассказала? – спросила Вера, отведя наконец взгляд от икон.
– Я не мог проверить, – пожал плечами Андрей. – Но зачем она стала бы меня обманывать? Сказала, что он захлебнулся рвотными массами.
– Что ж, собаке собачья смерть.
– Вера, ну зачем ты так? – укоризненно заметила Лида.
– Вот только меня не уговаривайте ему посочувствовать, – бросила Вера. – Пойдем, Сеня, спать пора.
– А иконы? – спросил Семен.
– Завтра утром отнесем на склад. – Оглянувшись, она еще раз окинула их взглядом и заметила: – Больше-то некуда.
Вера с Семеном ушли к себе в спальню.
– Ты ляжешь, Андрюша? – спросила Лида.
– Устал ведь с дороги, – сказал Федор.
– Я прогуляюсь, – сказал он. – Вы ложитесь, завтра наговоримся. – И, уже выходя из комнаты, спросил по-французски: – Мама, как будет уменьшительное имя от Лукерья?
– Луша, – ответила она. – Уменьшительно-ласкательное.
– Ласкательное?
– Ну да. А зачем тебе?
Андрей не ответил. Когда он вышел, Лида и Федор удивленно переглянулись.
Из-за двери раздалось:
– Кто там?
– Это я, – ответил он, и дверь сразу же распахнулась.
Лукерья стояла на пороге в ночной сорочке и держала кочергу, но не оборонительно, а в опущенной руке.
– Почему вы с кочергой? – спросил Андрей.
– Боюсь теперь дверь открывать.
Она дрожала вся, это было очень заметно.
– Но открыли.
– Вам.
– Но ведь я не назвал себя. Это потому что я… очень потерялся.
– Растерялся, – поправила она.
– Да.
– Темка мой вчера приходил – сказал, вы совсем уехали.
– Я уехал, – кивнул Андрей. – Но вернулся. Потому что… Я не мог понять, зачем уехал от вас. Стало невозможно жить без вас, Луша…
И как только он произнес вот это ее имя – Луша, – все переменилось в нем. Стало легко поднять руку, провести ладонью по ее виску, щеке.
– Это правда – ласкает ваше имя… – сказал он.
Она вскинула руки ему на плечи и обняла так, что и трепет ее, и жар стали его частью. Лучшей частью – так он подумал, пока то, что происходило с ним, еще можно было назвать мыслью.
Все дальнейшее назвать мыслью было уже невозможно, но можно было назвать счастьем. Да оно и было счастьем – поцелуев, и тихих слов, и слов громких, и сплетения, и слияния. Любви!
Она все длилась и длилась, любовь, – и когда страсть сменилась уже только нежностью, а стоны – шепотом.
– Откуда ты такой взялся, а? – Луша приподняла голову, лежащую у Андрея на плече, только для того, чтобы заглянуть ему в глаза. – С Луны?
– Почему с Луны?
Она кивнула вверх:
– Ну, оттуда.
– Я не похож на Маленького принца, – улыбнулся он.
– На кого? – не поняла она.
– Есть такая книга Экзюпери.
– Как же я тебя встретила?..
В ее голосе прозвучало такое недоумение, что Андрей засмеялся:
– Ты встретила меня очень хорошо. Очень ласкательно.
Она засмеялась тоже.
– Когда я увидел тебя первый раз, – сказал Андрей, – мне показалось, что я знал тебя всю жизнь. Я тогда очень удивился этому. А теперь не удивляюсь.
– А я и тогда не удивилась, – ответила она.
Андрей вернулся так рано, что в ангеловском парке еще стояла тишина. Собственно, он и не вернулся, а просто зашел за своими вещами.
Федор стоял на поляне перед флигелем возле привинченного к столбу умывальника.
«Я люблю, я любим, я иду по парку, по которому ходили мои прадеды, и вижу моего отца, он бодр и счастлив. Это счастье и есть. То, которое способно длиться», – подумал Андрей.
Он смутился от таких своих мыслей, а вслух сказал:
– Доброе утро. Что так рано проснулись?
– Лида спит еще, – ответил Федор. – Я тихонько поднялся, чтоб не разбудить. – И добавил: – Хорошо, что ты вернулся.
– Сам от себя не ожидал, – сказал Андрей.
– Чего не ожидаешь, то самое хорошее и есть. – Федор улыбнулся. Андрей впервые видел улыбку на его лице. – Я это только теперь понял. А Лида мне знаешь что сказала? Мол, нашел на нее морок, отдалась гордыне, и от того вся ее жизнь как во сне прошла. Так ли, нет, не знаю. – И, заметив, что Андрей смотрит отрешенным взглядом, сказал: – А ты никак влюбился.
– Почему ты понял? – удивился тот.
– Да по лицу. У меня у самого такое теперь, наверное.
– Вы с мамой останетесь здесь или уедете во Францию? – спросил Андрей.
Это был важный для него вопрос. В том смысле, что ему важно было понять то же самое о себе.
– Ну так разве это от нашего желания зависит? – пожал плечами Федор.
– Мне кажется, сейчас такое время, что да.
– А я, честно сказать, вообще ни о чем пока не думаю. – Федор улыбнулся снова, блаженно, как ребенок. – И в глазах Лида стоит, и в голове она, и… Везде она. Что-то долго спит, – вспомнил он. – Пойду разбужу.
Федор ушел во флигель.
Крик, донесшийся оттуда через мгновение, был так страшен, что никогда в своей жизни Андрею не пришлось больше слышать подобного.
– Пойдем.
Семен коснулся Федорова плеча. Точно так же он мог коснуться дерева или камня. Все давно уже разошлись с кладбища, только родные оставались еще у могилы.
Не дождавшись от Федора ответа, Семен подошел к Андрею. Тот стоял рядом с плачущей Верой и смотрел на отца – на его в три дня ставший совершенно белым затылок.
– Пойдем, – тихо произнес Семен.
– Я побуду с ним, – покачал головой Андрей.
– Ему сейчас никто не нужен.
Андрей понял, что это так, и ужас охватил его при мысли, что это может быть так. Что прежде смерти может случиться с человеком такое, когда ему никто уже не будет нужен.
Семен взял жену под руку, и они пошли по тропинке вдоль родных могил. Надя проводила их ясным взглядом с каменного креста, Лида – с только что поставленного деревянного.
