Мариам зажмурилась.
– Ты всегда такой яркий?
Гоша посмотрел на темно-синюю футболку с красной надписью «Let’s panic!» на груди.
– Ну… обычно еще ярче, – признался он.
Мариам зажмурилась и встряхнула головой. Неважно. Но, что бы она ни говорила себе, как бы ни пыталась убедить себя, что ей нужно – крайне необходимо – сосредоточиться на исследовании, ее взгляд то и дело косил в сторону Гоши.
Это было так глупо, так неестественно и обидно, но она все равно смотрела на него. И ничего не могла с этим поделать.
* * *
– Так и будешь молчать? – спросил Вятский. Он щелкнул зажигалкой, и Катя тут же поморщилась от резкого запаха табака. Она ненавидела сигаретный дым.
– Слушай, я не собираюсь оправдываться, – проговорил Вятский и тут же опроверг свои слова: – У меня были не лучшие дни.
– А обычно причина, конечно, в другом, – раздраженно выпалила Катя. – Обычно все офигеть как хорошо, и вдруг – раз! – захотелось во что-нибудь вляпаться.
Вопреки ее ожиданиям, Вятский усмехнулся. Он наспех натянул шапку, и уши смешно торчали. Но смотрел он серьезно, даже с вызовом.
– А тебе-то какое дело? Это мои проблемы.
Катя открыла было рот, чтобы ответить, но слова застряли где-то на полпути. То есть теперь это так называется?
– Это мило, что ты обо мне беспокоишься, котик, но право, не стоит, – продолжил Вятский. Он еще раз затянулся и уставился на колесо обозрения.
– Ты ведь в курсе, что мог убить меня? – напомнила Катя. – Если бы я была не такой опытной и выносливой, ты бы убил.
– Да, я мог, – его голос слегка дрогнул, и он поспешил вдохнуть еще дыма, – Я хотел этого тогда, действительно хотел, – Вятский заглянул ей в глаза: – Ты представляешь, как это страшно?
Катя кивнула.
– Нет, котик, – Вятский стряхнул пепел на землю, – ты не представляешь. У тебя все просто. Есть черное и белое, и нужно быть полным идиотом, чтобы перепутать. Знаешь, когда это изменится? – его шея торчала из широкого ворота куртки, острый кадык ходил вверх и вниз. – Когда в какой-то момент ты осознаешь, что чуть не убила человека. Что ты хотела этого, – Вятский сделал еще затяг, – всем сердцем жаждала разорвать его на части, навалиться сверху, вцепиться в шею и рвать, пока не дойдешь до мяса. И это была ты. Та же самая ты, что и пять секунд назад.
Вятский бросил сигарету, затоптал ногой и повернулся к Кате:
– Это не мог быть я. Не мог, – повторил он хмуро, – меня не назовешь мистером Совершенство, но это был не я. Я уверен в этом. Вопрос в том, веришь ли в это ты.
Он сделал шаг вперед и взял Катю за локоть. Она дернулась, но не стала вырываться. Она смотрела снизу вверх на его уставшее лицо и ничего не могла сказать.
Паузу прервал телефонный звонок. Вятский отпустил ее, поднял трубку и стал слушать, отвечая «ага», «понятно», «точно?». Закончил он фразой «вот дерьмо!», нажал отбой и обернулся к Кате.
– Кажется, кое-что произошло, – сказал он, и со всех ног рванул в сторону «Поплавка».
Глава 4
Ол ви нид
Гоша подался вперед, стараясь заглянуть в блокнот Мариам. На листке были изображены карандашные силуэты: спины девушки и двух парней, сидевших перед ними. Вокруг них – пятна, стрелки, непонятные символы и цифры.
– Ты хорошо рисуешь.
Мариам прикрыла рисунок рукой.
– Спасибо, – она немного помолчала и тихо добавила: – Ведьмам приходится. Нужна твердая рука, чтобы вырезать органы.
Гоша выпучил глаза. Мариам на секунду зажмурилась.
– Я имею в виду ингредиенты для снадобий и зелий, – пояснила она. – Жабьи пузыри, глаза ящериц, – она поймала взгляд Гоши и закончила совсем тихо, надеясь, что слова растворятся в воздухе: – Крылья и ножки жуков. И еще знаки, – Мариам взмахнула рукой, чуть не ткнув его карандашом. – Магические знаки нужно рисовать с одного раза, чтобы правильно закрутить поток силы. Мне приходилось часами тренироваться на кружках.
– Знаки? – переспросил Гоша. – Например?
– Ну… – Мариам перевернула страницу и в верхнем правом углу вывела что-то смутно напоминающее пьяную букву «Ф», – это когнито, помогает освободить голову и лучше запоминать информацию. Я называю его Плуто, – она усмехнулась, – потому что он похож, ну… на Плуто.
– Вау, – пробормотал Гоша. Он ждал, что линии сейчас вспыхнут пламенем или хотя бы подсветятся, но ничего не происходило. – Мне бы пригодился такой на алгебре. Можешь научить?
Мариам повернулась к нему, отбросила капюшон, встряхнула слегка растрепавшимися волосами, и они послушно улеглись. Гоша почувствовал себя немного неуютно под ее тяжелым взглядом. Казалось, она не смотрела, а сканировала.
– Боюсь, у тебя нет никакого потенциала, – сказала наконец Мариам.
Гоша пожал плечами.
– История моей жизни.
Мариам отвела взгляд. То ли с экрана отсвечивала куртка МакФлая, то ли она и правда немного покраснела:
– Прости! Я не думала… Я не хотела. Я имела в виду потенциал только в магическом смысле.
– Все нормально, – успокоил Гоша, – я все прекрасно понял. У меня такое чувство юмора.
– Как у Кати, – в голосе Мариам послышалась нотка упрека.
Гоша только покачал головой.
– Это неудивительно. Мы вместе росли. По крайней мере половина из нас росла, а другая осталась маленькой, хоть и довольно прыткой. Эй, гляди, твои дружки уходят.
Он махнул рукой на троицу, Мариам перевела на них взгляд и даже не заметила, как вцепилась в Гошину руку.
Он сжал ее ладонь и понял, что все гораздо хуже, чем ему казалось.
* * *
Катя и Вятский вошли через черный ход в небольшое помещение, где была запасная лестница. Место не из приятных – вечерами дыма здесь было больше, чем воздуха. Особенно от завсегдатаев бильярдной – они часто спускались покурить.
Вятский пытался кому-то дозвониться.
– Черт! – пробормотал он. – Чтоб тебя! Ну, давай же! Черт! Придется самим, – он задрал голову. – Я поищу на улице и на первых двух этажах, а ты на третьем и четвертом.
Всю дорогу он летел как угорелый, и Катя бежала следом, так что им было не до разговоров. Зато теперь захотелось узнать: ради чего такого важного Вятский заставил ее нестись сюда сломя голову?
Она огляделась: все как обычно.
– Никаких проблем, – деловито сообщила она Вятскому, – но было бы неплохо, если б ты рассказал, что именно мы ищем.
– Кравцова, – пояснил он, – нельзя, чтобы он ее продал.
– Кого? – не отступала Катя. Все вокруг как назло полюбили загадывать загадки.
Всем своим видом Вятский показывал, что не хочет ничего говорить.
