Товарищи, я написал вам большую статью о звездоплавании, но сам сегодня читать не могу, потому что буду читать скверно и вы меня не поймете. Мою лекцию прочтет вам один из товарищей. Мне остается сейчас только поблагодарить вас за ваше отношение ко мне и к моим трудам, слишком, может быть, вами переоцененным».
Через месяц юбилейные торжества переместились в Москву. Циолковский приехал заблаговременно и поселился в гостинице «Метрополь». Ему создали прекрасные условия для проживания в столице и организовали автомобильную прогулку по городу. 17 октября в Колонном зале Дома союзов состоялось торжественное заседание под эгидой ОСОАВИАХИМа. Вступительное слово произнес председатель его Центрального совета, герой Гражданской войны, Роберт Петрович Эйдеман (1895–1937). С основными докладами выступили профессора Н. А. Рынин (по вопросам авиационной и ракетной техники) и А. Г. Воробьев (по проблеме дирижаблестроения). Сам юбиляр сделал доклад под названием — «Мой дирижабль и быстроходный аэроплан высот (суперавиация)». Затем последовали полагающиеся в таких случаях приветствия от официальных государственных, общественных и научных организаций, представителей молодежи, фабрик и заводов. Присутствующие овацией встретили сообщение о награждении Циолковского орденом Трудового Красного Знамени. За орденом через месяц пришлось ещё раз приезжать в Москву. С тех пор ученый постоянно носил правительственную награду на лацкане пиджака рядом со значком ОСОАВИАХИМа, его он тоже не без гордости называл «орденом».
* * *
После юбилейных торжеств дряхлеющий ученый в ещё большей степени ощутил духовное одиночество. Хотя его технические идеи получили признание, их обнародование наталкивалось на непреодолимые и необъяснимые препятствия. (К юбилею ученого был издан двухтомник его работ по дирижаблестроению и ракетной технике. Следующая книга Циолковского вышла в свет только через четырнадцать лет — в 1947 году, уже после Великой Отечественной войны; её опубликовал Оборонгиз). А на его философские работы вообще был наложен негласный строжайший запрет. В архиве Циолковского скопилось множество рукописей, над которыми он продолжал неустанно трудиться: то начинал и не заканчивал новые, то делал дополнения к старым. Пришло время подумать, как ими распорядиться. О том, чтобы напечатать, не могло быть и речи. Тогда Циолковский решил разослать наиболее важные и дорогие ему эссе своим самым надежным корреспондентам с просьбой сделать по одной машинописной копии и отправить напечатанное другим. Всего в сохранившихся записных книжках Константина Эдуардовича насчитывается свыше тысячи адресов. Он выбрал из них 32 и 2 мая 1933 года написал письмо, озаглавленное «Моим Друзьям»:
«Ваши отзывы на полученные вами от меня труды доказали, что вы понимаете их и потому можете быть их хранителями и распространителями. Издать их я не в силах, в Академии Наук они затеряются или будут забыты.
Вы молоды и, может быть, сумеете и успеете передать их людям после моей смерти или ещё при жизни. Так они не пропадут, а принесут добрые плоды. Но если вы сочувствуете новым мыслям (или старым, лишь бы они были полезны людям), то принесите маленькую жертву: отдайте переписать их на машине и в доказательство пришлите мне ОДИН экземпляр (вместо полученного вами).
Посылать буду по одной статье и начну с самых малых и самых ценных. Только после получения от вас копии 1-й работы вышлю вторую. Согласны ли вы на это, напишите. С пятью полученными вами копиями делайте что хотите. Подарите их друзьям или оставьте у себя.
Хотя вы услышите многое, вам уже известное, но иным сочетанием слов изложенное поможет вам усвоить истину. Поверьте мне потому, что мне 75 лет и ждать уже от жизни, кроме горечи, нечего. Значит, мне нет интереса быть пристрастным.
Я бы принял на себя все расходы по печатанию, но, во-первых, не хватает сил и средств, во-вторых, можно обмануться в друзьях, раз они неспособны к маленьким жертвам».
Перед нами поразительный по глубине, честности и отчаянию документ, написанный человеком, оказавшимся в полной духовной изоляции и ищущим выход из создавшегося положения. Можно представить, какие чувства и мысли обуревали ученого. Жизнь прожита, а целостной системы мировоззрения так и не создано. То есть она-то давно создана, но не донесена до людей. Попытка поместить некоторые философские работы хотя бы в юбилейный сборник натолкнулись на непреодолимые идеологические препоны. И он нашел-таки выход из, казалось бы, безвыходного положения!
Интересен список адресатов, составленный Циолковским. Он начинается фамилией инженера Бориса Кажинского (1889–1962) и заканчивается фамилией Альберта Эйнштейна (1879–1955), против последней поставлен знак вопроса. Это означает скорее всего, что письмо не было отослано (или же не дошло до адресата) из-за того, что как раз в 1933 году Эйнштейн покинул Германию в знак протеста против политики, проводимой пришедшими к власти нацистами. Циолковский не разделял главных выводов творца теории относительности, называя его «демоном физики», но, несомненно, видел в нем гениального собрата по духу и творческим исканиям.
В списке самые разнообразные адресаты — инженеры и ученые, писатели и художники. Достоверно известна реакция лишь одного из них — уже упомянутого Бориса Бернардовича Кажинского, автора нашумевшей книги «Биологическая радиосвязь», с ним Циолковский активно обсуждал проблему телепатии. ещё в 1922 году, познакомившись с книгой Циолковского «Вне земли», Кажинский писал автору: «Признавая теоретически возможность воспользоваться ракетой для межпланетных сообщений, я вижу в этом изумительном проекте осуществление идеи и древне-человеческой мечты о райско-небесном существовании людей при жизни. (…) Ваша ракета — это первая попытка к проникновению за пределы Земли, основанная на точных научных данных. Это вместе с тем попытка сочетать ничтожное по величине — человека с бесконечно великим — с Космосом». Кажинский с радостью перепечатал полученную от Циолковского статью и распространил её среди единомышленников, а контрольный экземпляр прислал своему наставнику.
Как отреагировали другие адресаты, можно только догадываться. Но догадаться в общем-то нетрудно, ибо первой из разосланных статей оказалось эссе «Есть ли Бог?». Тема в 30-е годы XX столетия не только не модная, но и подсудная. Поэтому такие корреспонденты Циолковского (их дружбу, кстати, он и проверял на прочность), как Н. А. Рынин, Я. И. Перельман, А. Г. Воробьев, Я. А. Рапопорт, будучи убежденными атеистами, скорее всего просто не ответили на обращение Циолковского.
Другие — тоже. Например, с молодым тогда ещё писателем Львом Абрамовичем Кассилем (1905–1970) у старого ученого сложились очень теплые и неформальные отношения. Лев Кассиль побывал в гостях у Циолковского, написал о нем блестящую статью, состоял с ученым в переписке до самой его смерти, а в 1958 году, после запуска первого искусственного спутника Земли, опубликовал воспоминания, озаглавленные «Человек, шагнувший к звездам». Но нигде и ни в какой связи у популярного писателя (а все его материалы, касающиеся Циолковского, хранятся в архиве Российской академии наук) нет и намека на то, что когда-то он получил из Калуги сокровенное и глубоко интимное письмо с приложением статьи «Есть ли Бог?». Похоже, не ответил и Николай Заболоцкий, но по другой причине: именно в это время его обвинили в антисоветской (кулацкой) агитации, усмотренной бдительными партийными зоилами в поэме «Торжество земледелия». Травля поэта продолжалась несколько лет и закончилась арестом и отправкой на «трудовой фронт» — в сталинские лагеря.
